В том, как она чувствует себя в безопасности.
Она кивает щенкам, выражение ее лица становится снисходительным.
— Ты подумал об именах?
— Собака. — Я не это имел в виду. Я говорю это только для того, чтобы увидеть, как она
закатывает на меня глаза.
Она не разочаровывает.
— Гадес, у тебя три собаки. Ты не можешь называть их всех «собаками». Им нужны имена.
— Цербер. — Я указываю на самого крупного из троих, того, кто является явным лидером, даже в
этом возрасте. — Этот — Цербер.
— Мне нравится, — улыбается она. — Теперь, двое других.
— Я хочу, чтобы ты назвала их.
Ее брови сходятся вместе, и впервые с тех пор, как она вошла в комнату, она выглядит неуверенной. — Я не думаю, что это хорошая идея. — Потому что она уйдет.
Инстинкт подсказывает мне отступить, защитить себя, но крайний срок делает меня безрассудным.
— Персефона.
— Да? — Есть ли надежда в ее тоне? Я боюсь предполагать.
Есть тысяча вещей, которые я мог бы сказать прямо сейчас, тысяча вещей, которые я хочу сказать. Проведя с ней последние несколько недель, я стал самым счастливым человеком на моей памяти. Она бросает мне вызов и, в свою очередь, восхищает меня, и у меня такое чувство, что я мог бы знать эту женщину десятилетиями, и она все равно нашла бы способы удивить меня. Я вдруг отчаянно хочу, чтобы эта зима никогда не кончалась, хочу, чтобы весна никогда не наступала, хочу остаться с ней здесь навсегда.
Но вечности не существует. Не для нас.
Я подхожу к ней и обхватываю ее лицо руками.
— Если бы мы были другими людьми в других обстоятельствах, я бы встал на колени и умолял
бы тебя остаться в конце зимы. Я бы перевернул небо, землю и саму Преисподнюю, чтобы ты была со мной.
Она моргает на меня своими большими карими глазами и облизывает губы.
— Если… — Ее голос звучит так нерешительно, что я одновременно хочу заключить ее в объятия
и не хочу двигаться на случай, если она никогда не закончит это предложение. Она не оставляет меня в подвешенном состоянии надолго. — Если бы мы были другими людьми, тебе не пришлось бы умолять. Я бы пустила свои корни прямо здесь, в этом доме, и потребовалось бы катастрофическое событие, чтобы заставить меня уйти.
Если бы. Ключевое слово, жизненно важное слово, которое с таким же успехом могло бы стать стофутовой стеной между нами и тем будущим, которого я слишком глуп, чтобы не хотеть.
— Мы не другие люди.
Ее глаза немного блестят.
— Нет. Мы не другие люди.
Все мое тело тяжелеет, когда правда оседает в моих костях. Я люблю эту женщину. Я должен взять себя в руки, чтобы не сделать в точности то, что я сказал, не упасть на колени и не умолять ее остаться. Это нечестно по отношению к ней — выкидывать такой трюк. Я не хочу быть еще одним тюремщиком, на которого она будет обижаться. Персефона хочет свободы, и единственный способ, которым она может ее получить, — покинуть Олимп. Я не могу быть причиной, по которой она не выполняет свой план. Я отказываюсь быть ей.