Мисс Вернон умолкла, мысленно рисуя картину, и вдруг фыркнула:
– Дурынды, одно слово! Изображали взрослых из себя, а у самих один ветер в голове. – Она досадливо сцепила пальцы, скрюченные, с распухшими суставами. Семьдесят лет прошло, а ей все стыдно за свою юношескую глупость. Она сердито глянула на меня с другого конца овощной грядки и сказала сурово: – Не то что ты, юная мисс Моррисон. Догадываюсь, в голове у тебя сплошь дельные мысли. Не перебор ли? Делай-ка лучше глупости, пока молодая. В жизни не только хорошие отметки важны, сама понимаешь. Не только ум.
Я промолчала. Меня злило, когда она говорила обо мне. Неделю назад она заявила, что вид у меня вечно недовольный, пора бы уже простить тех, кто меня так разобидел, и жить спокойно. Я так разозлилась, что ушла не попрощавшись и денег не взяла.
А сейчас она что-то бубнила под нос, глядя, как я пропалываю грядку с редиской. Жара стояла адская. Я была босиком, раскаленная черная земля обжигала ноги, приходилось пальцами ковырять ямки и вставать в них. За спиной у нас, в кустах, стрекотали цикады, пели свой гимн солнцу.
– Сбегай-ка принеси еще лимонаду, – сказала мисс Вернон, голос ее не успел смягчиться. – И печенья. И присядь, перекусим. День сегодня жаркий.
Я пошла к дому. Дом мисс Вернон мне не нравился, хоть Джексон Пай и спроектировал его на совесть. Слишком он был тихий, сумрачный, и пахло там мышами и ветхостью. Я сполоснула стаканы, налила лимонаду, достала жестянку с печеньем, посмотрела, что внутри. С корицей – значит, от миссис Станович. Сметанные коржики приносила миссис Митчел, квадратики с финиками и изюмом – миссис Тэдворт. Не нас одних, Моррисонов-младших, опекали добрые женщины с Вороньего озера. Я поставила стаканы на жестянку с печеньем, как на поднос, и отнесла в огород. Села рядом с мисс Вернон на выжженную траву, и мы жевали печенье с корицей и слушали цикад, покуда не улеглась наша досада на прошлое и друг на друга.
– На чем я остановилась? – спросила наконец мисс Вернон.
– Вы с сестрой решили выйти замуж за Генри и Артура Паев.
– Ха! – воскликнула она. – Верно. Так и есть.
Она выпрямилась, прищурилась и, оглядев грядку и дальний лес, обратила взор в прошлое. Теперь она смотрела на него строго и честно, без девичьих фантазий.
– Мы на этом прямо-таки помешались, Нелли и я. Без всяких причин – они за нами не увивались, ничего подобного. Заигрывали изредка, вот и все. Да мы их и не знали как следует. Странно, мы ведь росли бок о бок, ближе никого не было. Но они на ферме горбатились с утра до ночи, чуть ли не с тех самых пор, как ходить научились, где же им время-то свободное взять? Да и неразговорчивые они были. Из них один Пит и поговорить любил, и поразмышлять. О Генри и Артуре мы с Нелли знали лишь то, что они холостые да видные. У них в роду все мужчины красавцы, как на подбор. Да ты и сама знаешь. В детстве худые, нескладные, а вырастали высокие, статные, волосы густые, темные, а глаза… Нелли говорила, глаза у них бездонные, как у самого Господа Бога, особенно у Артура с Генри – дивные карие очи. И здоровяки оба, выше отца. Выше наших братьев.