Еще раз окинув пленника взглядом, Архип сокрушенно вздохнул и выдернул кляп. Воин, у которого из груди вырвался вздох облегчения, испуганно посмотрел на безопасника, словно всем своим видом говоря, что он не шумит, это само получилось. Тот ободряюще кивнул, мол, говори, чего хотел.
– Семью не трогай, – прочистив горло, произнес сотник.
– С чего бы это? – удивился Архип. – Приказ великого князя точен и ясен. Семьи всех причастных к бунту похолопить и подарить порубежным боярам. Они, поди, службу несут верно. Впрочем… Если ты напоследок готов сослужить князю, то, так и быть, они смогут уйти вольными, со всем скарбом, что увезут на повозке, и со всей живностью.
– Что нужно делать?
Каким бы сильным ни был воин, у любого есть ахиллесова пята. У надельников это их семьи. Еще при формировании этого войска Михаил и Мономах закладывали этот побудительный мотив.
– Ты сейчас велишь привести сюда сотников и полусотников, кои не пожелали присоединиться к вам и сидят в порубе. Сделаешь все ладком, отпущу твою семью. Нет – на нет и суда нет. И помни о дружине Романова.
– Да понял уж, – дернув щекой, глухо произнес пленник.
Только теперь Михаил сообразил, за каким, собственно, сюда отправились именно особисты Пограничного. Они были у всех на слуху. Как и их отличительный знак в виде оскаленной волчьей головы, что был изображен на шлемах. В город-то они въехали по-парадному, а не пряча броню в чехлах. А где эти степные волки, там рядом и княжья дружина, за которой уж давно закрепилась определенная слава.
А вообще Михаил просто дуреет с отчаянной наглости Архипа. Понятно, что времени нет и действовать приходится в жесточайшем цейтноте. Но, ч-черт, это все одно ни в какие ворота. Остается только восхищаться этим пройдохой. И таки да, ничего удивительного в том, что такой кадр является правой рукой Мечникова.
– Не надо! Прошу вас, не убивайте! Мы простые пахари, никому зла не делаем. Забирайте все, только не трогайте нас.
Крестьянин вжался в угол между домом и хлевом, завел своих домашних за спину и вымаливал милость у троих воев, оказавшихся на его подворье. Причем не только своих старается защитить, не забыл и о порученных ему детях. Правда, то, как он это делает, ничего кроме горестного вздоха вызвать не может. Перед ним волки. А они мольбам овец не внемлют.
– Дурень. На кой нам тебя резать. Возьмем свое да уйдем, – хмыкнув, произнес тот, что был постарше.
Шлем с полумаской скрывает половину лица. Открытая бармица только и показывает, что окладистую бороду с проседью. Доспех русский, с воронеными пластинами. Эдак встретишь без воинского одеяния и не узнаешь. Разве только голос. Тот запоминается своей особой хрипотцой.