— Да ты чо, нерусская? Не было тогда картошки.
— Как это не было?
— Ее до Петра Первого не было. Он ее и завез.
Я знаю, что она — typical woman. Ей было когда-то хорошо в деревне. Теперь она и здесь живет неплохо. Но туда она ездит поклониться земле родной. Она ревнует меня к кровати, на которой я сплю. То есть, кровать — ко мне. Это же ее кровать. Она ревнует ко мне свой унитаз. Это очень типично. 88 % женщин таковы.
— Ладно, бог с тобой, — сказал я. — Хочешь — пусть она была, картошка, при Петре. Только борщ варить правда можно еще и не так.
— Да ты шо, Валер?
— Бывает борщ женский, бывает — мужской. Это разные концепции.
Мне тогда стало ясно, почему Петр так живет, и зачем он вообще живет. Есть тип людей, которые и есть люди. Они что-то двигают, а остальные только мимикрируют под то, что должно быть человеком. Возможно, какое-то время назад земля была захвачена самопередвигающимися грибами. Но в силу неуниверсальности своей, грибы собственной формы не имели. Приняв обличие человеческое, они тут же и забыли, что они — полипы. А оставшиеся, у которых был иммунитет, ничего понять не могут.
И вот они воюют за жратву, за много жратвы, за сверхмного жратвы, за регионы жратвы, за ощущение того, что ты — президент всемирной еды. И по этому поводу надвигаются выборы.
Я мало думал о политике. Меня наслаждали движения.
Потом позвонила Вика.
В ее жизни было немного моментов. Все больше — изгибы. Нагибы. По большому счету, мне не в чем было ее осуждать. Жил я, не она. И возвращался я — не она. Она с легкостью принимала форму окружающего ее пространства. Но это не был воск. Скорее — удобный способ жить слизью.
Кто-нибудь другой на моем месте, вытерев ноги, пошел бы дальше и забыл. Мне же нужно было до конца истерзаться, чтобы удовлетворить собственную глупость.
— Привет, — проговорила она как бы весело.
— Привет, — как бы ответил я.
Так можно было общаться до бесконечности.
— Что делаешь?
— Ничего.
— Вообще ничего?
— Вообще.
— А.
— Так. Телек смотрю.
— Что показывают?
— Не знаю.
— Ты же смотришь.
— Да. Смотрю.
— И что?
— Нет. Ничего. А ты что делаешь?
— Я - ничего.
— Вот видишь.
— А ты не веришь?
— Почему. Верю.
Большинство людей привыкло говорить ни о чем. Это потому, что сама жизнь — ни о чем. Каждый день наполнен одним и тем же. Можно доказывать себе обратное. Можно убеждать себя, что мир полон идей и занятий, но все это, по большому счету — настроение. Ничего более.
Сегодня ты жив.
Завтра — мертв.
Эти два полярных состояния характеризуют миграцию материи внутри одного существа. Люди, способные хотя бы говорить об этом, были всегда интересны. Иногда их слова кажутся спекулятивными. Зато они лишены обыденности.