— О! — приятель оживился.
— Да, вот такие у нас диковинки! — Оро ухмыльнулся особенно паскудно и сделал небрежный знак.
Прежде, чем Равиль успел что-то сообразить, его вздернули, сноровисто и привычно заломив руки, ткнули лицом в лавку у стены, стягивая нижнюю часть одежды… Он кричал, пинался и отбивался, выворачивался из захвата, кусался, не помня себя — незабываемое никак прошлое накрыло без предупреждения и уже с головой. Короткий, по-профессиональному выверенный удар в бок оставил юношу лежать прозрачной медузой, распластанной прибоем по гальке. Ягодицы раздвинули, и словно мало было этого зрелища — потыкались чем-то вроде рукояти… И посмеялись.
— Так, — продолжил дознаватель, — пункт следующий!
Весельчаку Бруно он даже подмигнул, обещая особое развлечение.
— Не кто-нибудь, а сам Бенцони…
— Твою ж… Мадонна! — вовремя поправился Бруно. — Этот жид пол-Италии за пояс заткнет!
— …жалуется на то, что сей молодой человек имел наглость побеспокоить его добродетельную супругу и ее немощного отца…
Бруно уже давился всхлипами.
— … подло воспользовавшись трагедией их семьи и всего еврейского народа, — Оро вдохнул, делая вид, что утирает несуществующую слезу, — смутить их покой! Представившись не кем-нибудь, а чудесно обретенным племянником Равилем, сыном покойного Иафета, урожденного Луциатто…
Отсмеявшись всласть и утирая слезы, оба забавника обернулись к предмету развлечения:
— Лис, признаешь себя виновным?
Ответа не последовало, но его особо никто не ждал.
— Всыпь ему от души, пусть подумает на досуге, — распорядился палачу Оро перед уходом. — Глядишь, вспомнит, что он не кто-нибудь, а любимый племянник святейшего Папы!!
Согласный ржачь стал последним, что услышал Равиль перед долгой-долгой тьмой.
— Только кожу не попорти: наш комендант ох как охоч до этого дела! Ему хоть полено дубовое — и то сойдет…
Равиль очнулся уже в камере, лежа ничком в вонючей соломе. Спина просто вопила от боли, на ребрах уже вспухли черно-багровые полосы, рубашка местами все-таки была в крови, но насколько он мог судить, лисью шкурку и правда не попортили сильно, и беспамятством заключенного тоже никто не воспользовался. Только радоваться этому особо не получалось. Возможное «свидание» с комендантом не шло из головы, как и грозившие кнут и клейма.
Стараясь двигаться осторожно, юноша забился в относительно чистый угол, уткнувшись в колени лицом. Словно зеркало Ксавьера снова встало перед глазами: видно от судьбы не уйдешь! Свел прежние метки, и вот опять знаки вора и шлюхи окажутся выжжены на теле, чтобы ни у кого, включая его самого, не могло возникнуть сомнений с кем имеют дело… Глупая-глупая шлюха! Но понимание, что сам, своими же руками, затянул себе на шее петлю, с пренебрежением отвернувшись от единственного выпавшего в жизни счастливого случая, хлопнул дверью перед носом у шанса, о котором даже не мечталось никогда, требуя себе еще и звезд с неба в придачу, — сейчас мало чем могло помочь, а утешить тем более.