А что толку, когда признался? Да, хотел. Даже не того, чтобы с ним носились как с тем синеглазым певчим в доме лекаря из Фесса, — не умирает ведь, — но хотя бы просто посидели рядом, взяли за руку… Чтобы можно было вот так, не открывая глаз, — представить себя любимым и нужным.
Любовь… — юношу едва не передернуло от этого слова. Неизвестно, может ли взлететь рожденный ползать, сие вопрос философский. Однако единственный, кого Равиль хотел бы видеть сейчас, теперь не придет даже чтобы просто пожалеть.
Он вспомнил, как на «Магдалене» Ожье сажал его себе на колени, гладил, пропуская волосы сквозь пальцы, и сухо всхлипнул, но тут же задавил порыв на корню. Потому что четко знал — в противном случае с ним случится истерика, какая и не снилась до сих пор, а он итак уже достаточно припадков закатывал, того и гляди решат, что в довершении ко всему еще рассудком повредился! Хватит бесполезных слез, пора вспомнить, что они ничего не меняют…
Попытка взять себя в руки вышла жалкой, зато пришлась вовремя: шорох тяжелых складок подсказал, что на этот раз явилась сама Катарина:
— Поль? Я вижу, что ты не спишь. Ты должен поесть, — категорично обозначила она причину визита.
— Не хочу, — в кои-то веки Равилю было плевать на вызубренный этикет и прочие правила, гласные и не гласные, тайные и явные, писаные и не писаные.
— Допустим, — избавиться от госпожи, тем не менее, оказалось не так-то легко, даже если в глубине души молодая женщина горела негодованием, с какой стати она должна разбираться с тем, что творится с дражайшим супругом и его… сердечным другом. Скажем так.
— И ты не пил лекарство!
— Не хочу!
— Или ты пьешь немедленно при мне, или я зову людей и его вливают насильно, — обозначила позицию Катарина.
Не озаботившись о том, насколько его прикрывает одеяло, Равиль резко сел, от чего снова отчаянно закружилась голова и замутило. Выхлебал залпом снадобье, не различая вкуса, под холодным взглядом «мадам Ле Грие», который казалось кричал: «Святая Дева, до чего же плачевное зрелище!»
— Тебе что-нибудь нужно? — поинтересовалась Катарина, после того как мальчишка отставил кружку и упал обратно на подушки.
— Ночная ваза! — прошипел Равиль.
Катарина и бровью не повела.
— Я распоряжусь. Потерпи, — вполне любезно сообщила она, прежде чем выплыть из комнаты «воспитанника» мужа.
— Мадам… — Равиль не выдержал, собственный голос звучал до отвращения жалко, — а метр Грие… где? Я… мне необходимо… сказать…
Невысказанное признание жгло изнутри, но он вовремя оборвал себя, по проверенному рецепту резко прикусив губу со внутренней стороны — где не заметно.