Берлинский экспресс набирал скорость, неся в чреве своём странную пару. Вспышки отчуждения и близости пульсировали в тесном пространстве купе. Бледный юноша и женщина с волевым разлётом бровей играли в свободные ассоциации.
«Вы говорите слово, и партнёр говорит любое слово, какое придёт в голову. Мы так играли довольно долго. Неожиданно мне пришло в голову объяснить, почему Рильке захотел написать свою повесть о военной школе, и я ему сказала об этом. Я ему объяснила природу бессознательных сил, которые заставляют его писать, потому что они были подавлены, когда он был в школе. Он сначала засмеялся, а потом стал серьёзным и сказал, что теперь он вообще не стал бы писать эту повесть: я вынула её из его души. Это поразило меня, тут я впервые поняла опасность психоанализа для художника. Здесь вмешаться — значит разрушить. Вот почему я всегда отговаривала Рильке от психоанализа. Ибо успешный анализ может освободить художника от демонов, которые владеют им, но с ними вместе могут уйти и ангелы, которые помогают ему творить».
Могла ли она действовать иначе? Ведь в Райнере Лу встретила своё собственное раннее состояние души — мечтательное, облачное, далёкое от действительности. Рильке дал ей возможность ещё раз вернуться в эту оставленную далеко позади точку собственного развития.
В любви к Рильке жило что-то от любви к самой себе как покинутому и мечтательному ребёнку, который выпал из семейного гнезда. В своё время Гийо стал для неё лекарством от безудержных нелепых фантазий. Дисциплина, работа и постоянная «дрессура фантастического в логическое» — таковы были составляющие его рецепта. Но Лу хочет найти ещё более радикальное лечение, которое бы, в отличие от метода Гийо, не порождало идеализации «врача».
«Единственным человеком, — писала она, — которого я любила и при этом никогда не критиковала, был Гийо, хотя в действительности я любила в нём идеал. В нашей юности идеалы, к которым мы стремимся, проецируются в личность, и мы любим эту личность как оживший идеал. Позже, когда мы начинаем лучше отличать людей от их взглядов, мы перестаём искать идеального человека, скорее, мы хотим объединиться с другой личностью в общей внутренней преданности тому, что мы почитаем и чем восхищаемся. Исчезает тот тип любви, когда один человек стоит на коленях перед другим, — теперь они оба стоят на коленях плечом к плечу».
Этот опыт любви, который ей довелось прожить дважды и в роли неофита, и в роли Великого Посвящённого в чём-то очень похож на инициацию великих мистерий древности. Осмысляя этот феномен, Лу пишет новеллу «Рут» — о девочке, которая ни к чему не стремится столь сильно, как понравиться любимому ментору и, по большому счёту, стать им. Эту книгу Лу Рильке любил особенно, и позже его дочь получит имя Рут, хотя матерью её будет не Саломе, а художница Клара Вестхофф.