Дочери человеческие (Мищенко) - страница 14

Сарра взвизгнула и подскочила к Фриде. Но ее остановил звучный голос Евы:

— Мама, это правда.

Сарра медленно, будто подшибленная, повернулась в сторону дочери. Ей все еще казалось, что она ослышалась.

— Это правда, — твердо повторила Ева, — Науму нравится Эттли.

— Эттли?.. Мейерова Эттли… Эта индюшка?! Я не хочу сказать, какой будет эта самая Эттли через десять лет, но вы только посмотрите на ее мать! Вы посмотрите на этот курдюк с салом, и вам станет ясно, что будет с индюшкой Эттли через десять лет. — Сарра уперла руки в бока и вскинула голову. — Яблоко от яблони далеко не откатится!

От возмущения Сарра даже похорошела, и Мотл неожиданно вспомнил, какой красавицей была его жена в молодости. Она даже сейчас не уродина, что и говорить. Он посмотрел на жену с одобрением и даже робко пробормотал что-то вроде: «Твоя правда». И тогда Ева не без юмора заметила:

— Об этом надо сказать Науму, мама.

— Науму? — Голос Сарры потерял уверенность. — Зачем мне это говорить Науму? Он твой жених, и женится он на тебе. Он ведь хочет жениться на тебе, а не на Эттли.

— Мне кажется, ему скорее хотелось бы жениться на Эттли, — спокойно сказала Ева.

— Он женится на тебе!

— Да, — согласилась Ева, — потому что он надеется на приданое.

— Вы слышите, реб Борух? — Фрида даже подбоченилась.

Но Ева, словно не слышавшая реплики Фриды, продолжала:

— Он думает, что я стану наследницей реба Боруха. Ему хочется иметь свою лавку.

И тут раздалось хрюканье: так отреагировал на слова Евы старый Борух.

— Ева! — подавленно простонала мать. Она униженным просительным жестом выбросила вперед руки и мелкими шажками пошла к креслу Боруха. — Вы не верьте ей, дядя, она и сама не знает, что говорит!

Но старый Борух с досадой отмахнулся от протянутых рук Сарры.

— Вы плохо воспитали свою дочь, Сарра, и вы, Мотл, — Борух старался перебороть кашель, и потому его голос был клохчущим, как у наседки. — Вы не научили ее врать. Почему вы не научили ее врать, Сарра? Человек, который не умеет врать, похож на сумасшедшего.

И тогда впервые заговорил Мотл:

— Да, Ева не умеет лгать, это ее беда. Но на сумасшедшую она не похожа. Она — несчастная… Она просто будет несчастной. С таким характером…

Мотл хорошо знал, о чем говорил: Ева была его дочерью.

Борух, подняв на него свои бульдожьи глаза, внимательно слушал. Когда Мотл замолчал, он просипел:

— Вы правы, Мотл.

И Ева впервые услышала в голосе Боруха человеческие нотки.


Ночью Еве приснились странные тревожные звуки. Каждый звук жил сам по себе, разобщенно, обособленно. Одинокие звуки возникали из пустоты и падали в пустоту, как падает в глубокий колодец камень. Казалось, кто-то невидимый, но оттого еще более страшный, злодейски убивает звуки. Все вокруг цепенело, немело, глохло. Тишина наваливалась на Еву, как удушье.