Он все еще был переполнен тихой нежностью, был благодарен за ее доверчивость, но настойчивое тело девушки все ближе и крепче прижималось к нему, и он уже чувствовал, как нарастают в нем ответное волнение и желание. Он все еще пытался совладать с собой, со своим бухающим сердцем, но руки Евы цепким кольцом охватили его шею. Ее худенькое тело стало тяжелым.
— Ева! — Он уже не мог бороться. Он готов был заплакать от смятения чувств.
Губы Евы были полуоткрыты, они улыбались. Он поцеловал ее в губы, поцеловал шею, его ладонь легла на маленькую грудь, и он услышал, как призывно стучит ее сердце.
Они шли, держась за руки, и лицо Евы светилось гордостью. Он так и не успел, не смог ничего сказать ей о тех препятствиях, что стояли между ними. Сейчас они уже казались ему преодолимыми, потому что он не мог думать ни о чем другом, кроме Евы. Кроме ее любви, ее смелости. Он сжимал ее тонкие пальцы, и они отвечали ему пожатием, лицо любимой поворачивалось к нему, освещенное солнцем и счастьем. Он был переполнен благодарностью. Савва видел, что на них оглядываются встречные: слишком откровенными были их радость и любовь, но это не смущало его, а наполняло ликующим торжеством.
Такими они и предстали перед бабушкой.
В маленькой комнате с двумя подслеповатыми оконцами было сумрачно, и они не видели выражения бабушкиного лица: та сидела спиной к окну, штопая куртку. Но Савва заметил, как опустились руки бабушки, и вся она замерла, подавшись им навстречу. В комнате повисло молчание.
Савва искал слова, которые могли бы выразить все, что произошло между ним и Евой, все то, что они чувствовали, что решили, но таких емких слов он не мог найти. Ева стояла рядом и спокойно ждала. Он почувствовал ее спокойствие, ее непреклонную уверенность и сказал:
— Бабушка, теперь Ева будет жить с нами.
Бабушка молчала. Она не шелохнулась, будто не слышала слов внука.
— Теперь нас будет трое, бабушка. — Савва помолчал и добавил: — Теперь нас о п я т ь будет трое.
— Ей негде жить? Почему она должна жить у нас? — нарочито спокойно осведомилась бабушка. Она хитрила, и Савва понял ее хитрость.
— Где же должна жить моя жена, бабушка, если не с нами?
— Твоя жена? О ком ты говоришь, Савва?
— Я говорю о Еве.
И в комнате снова воцарилось молчание. Потом бабушка тихо спросила:
— Ты ей сказал все?
Савва знал, о чем она спрашивает.
— Нет.
— Тогда скажи.
— Я скажу потом.
Но бабушка покачала головой.
— Так не годится. Ей все надо сказать сейчас. Она еще может передумать.
— Она не передумает.
Бабушка поднялась с лавки, держась за поясницу, медленно подошла к ним. Она мельком скользнула по лицу внука, но в Еву вглядывалась пристально и настороженно.