— Это умеет делать каждый, кто любит, — уточняет Мария, наклоняясь к самым губам Георга.
— Но любить умеет не каждый, — возражает Георг.
Мария тихо смеется.
— Этого не может быть!
Она находит его губы и целует.
— У тебя твердые губы, — говорит она, и в голосе слышится недоумение. — Такими они у тебя еще не были.
Она ждет, что скажет Георг, но он молчит.
— Любить умеют все, — продолжает Мария, — потому что человек рождается для любви, а не для ненависти. Для добра, а не для зла.
— Это слова твоей прабабушки Александры?
— И мои тоже, — поспешно отзывается Мария.
— Тогда почему же мы здесь, среди камышей, и почему на нас охотятся, как на волков? — голос его звучит печально, но не сердито. — Почему мы должны прятаться? Сумеешь ответить? Хорошо, я убил врага, но что сделала ты?
— Что я знаю? — говорит Мария. — Это для меня сложный вопрос, я не сумею объяснить. Я могу только одно — любить людей.
Георг шевелится, спрашивает:
— Всех?
— Нет. Теперь я знаю, что не всех. Но многих. Понимаешь, даже э т о не заставит меня возненавидеть всех подряд. Я же тебе сказала, что многого не понимаю. Как все сложно…
— Твоя мать умерла, — после молчания говорит Георг, — а твой отец, почему его посадили в Дофтану?
— Он был коммунистом.
— Я этого не знал, — в голосе Георга удивление. — Ты его помнишь?
— Откуда? Его арестовали до того, как я родилась. Но я знаю, он был хорошим человеком. И он любил мою мать. Ты ведь тоже меня любишь?
Она терпеливо ждет, и Георг отвечает:
— Да. Но я люблю тебя скорее ради себя самого.
— Этого я не понимаю.
— Ты любишь меня ради меня же, ты отдаешь мне всю себя. А я беру твою любовь потому, что она помогает мне выжить.
— Мне все равно, как бы ты ни любил меня, главное, что ты любишь, — отвечает Мария.
— Только так ты и должна была ответить, — он обнимает ее, и, когда целует, его губы горячи и податливы.
— Бабуся говорила, что у моего отца было чистое сердце, и такое же сердце было у моей матери. Я их не знаю, не помню, но люблю. Я знаю, о чем они мечтали, чего хотели. Но мне всегда не хватало их голосов, их рук и лиц. Вот почему я так хочу, чтобы наш ребенок знал и тебя и меня. Больше я ничего не хочу. — Мария улыбается и добавляет: — Пока. Пока я хочу только одного: чтобы мы оба выжили.
— Хотя бы ты одна, — тихо отзывается Георг, — тогда я тоже останусь жив… в твоей памяти и в памяти ребенка.
— Нет! — возражает Мария. — Только с тобой. Только вместе.
Она встает и откидывает брезент.
— Светает. Я хочу видеть твое лицо. Скоро мне придется вернуться в село. Мне нельзя отлучаться надолго, боюсь оставлять твою мать одну.