Дочери человеческие (Мищенко) - страница 57
Лада уселась среди зарослей дерезы и долго думала о несправедливости жизни, которая не позволяет быть счастливым ее папе Мите.
Потом она спустилась с обрыва, держась за выступающие из бурой глины такие же бурые камни, и выкупалась в море. Она долго плавала, потому что плавать ее научил папа Митя, и она не боялась заплывать далеко, так далеко, что берег становился едва различимым. Выйдя на берег, она отжала трусики и лифчик, подождала, пока они просохнут и полезла наверх, все так же цепляясь за камни. Она лезла, как ящерица — легко, проворно, не боясь высоты. Лада спешила, потому что надо было еще посмотреть на заход солнца, а это лучше наблюдать сверху, с обрыва. Правда, и тут, у самой воды, все было видно как на ладони — солнце заходило в море, но с обрыва это получалось так, вроде бы стоишь на балконе театра и смотришь, как впереди и внизу раскрывается необычайное зрелище, а ты не боишься, что кто-то заслонит его, помешает увидеть малейшие детали.
С обрыва Ладе были видны желтые полосы отмелей и темные, коричневатые пятна водорослей. Это — вблизи берега, а дальше простиралось тугое, будто свеженакрахмаленное полотнище моря. Солнце висело низко, теперь оно будет скатываться с быстротой, которая заметна глазу. Вот оно коснулось воды, край солнца растекся, как бы расплавившись, и солнечный диск стал похож на перевернутый вверх дном горшок. Горшок все тонул и уже стал напоминать алый зонтик. Затем это уже был просто серп месяца. Но и он превратился в небрежный мазок киноварью, — такие закаты любит писать Дана. Она берет краску, которая называется киноварью, и делает небрежный мазок. На всех этюдах Даны такой закат и остается, сколько бы ни смотрели, а этот, настоящий, погас тотчас. Дана любит говорить: «Надо спешить, чтобы ухватить натуру». Как же, ухватишь! Ведь все происходит так стремительно, все меняется буквально на глазах: и море, и небо, и земля, и даже сам воздух. Все это не сравнить ни с какой самой прекрасной картиной, потому что картина мертва. Нет, она, Лада, не станет художницей, потому что она не хочет ловить природу, как кота Пима за хвост. Пим и тот вырывается, потому что любит свободу. Даже на Пима лучше смотреть издали, так, чтобы он не замечал, что за ним следят. Тогда Пим — сам собой.
Лада вспомнила о Юхане, вспомнила, что снова получит нагоняй от Даны, от тети Шуры и даже от Иоанны, которая обычно не вмешивается в чужую жизнь, но тут и она не удержится от замечания, если Лада заявится слишком поздно, и пустилась бегом к проселку. Юхан, верно, не дождался, и теперь придется добираться пешком, не меньше трех часов уйдет на дорогу.