— Слышал, у вас пострадавший, док, — спокойно сказал он.
— Значит, ты тоже замешан, Энтон, — ответил я. — Еще один тихоня.
— «Тот, кто говорит, не знает, тот, кто знает, молчит». Это Лао-цзы, — произнес он с каменным выражением лица.
Мы вернулись в гостиную.
— Что же делать? Мы можем его перенести? — спросил он.
— Я могу рассказать вам, — пообещал я, — но тогда придется вас убить. Конфиденциальность пациента, вы понимаете.
Он кивнул Джеймсу и получил в ответ слабую улыбку.
— Скажите ему, док, — сказал Джеймс.
— Джеймсу нужно в больницу. Если этого не сделать в ближайшее время, он, вероятно, умрет. После этого для дела он будет бесполезен.
— Что думаешь, Джеймс? — спросил Энтон. — Тебе решать.
— Я туда не вернусь, — ответил тот. — Ни за что и никогда.
— Ну вот, док, — Энтон посмотрел на меня, — все зависит от вас. Придется сделать все, что в ваших силах.
— Моих усилий может оказаться недостаточно, Энтон, — сказал я, пытаясь составить какой-то связный план. — Если он не поедет в больницу здесь, нам придется переправить его через границу и вызвать скорую помощь оттуда. И действовать надо быстро. Подведи фургон к двери и освободи место сзади, а я дам ему обезболивающее и наложу шину на перелом. И нам понадобится помощь, чтобы его перемещать.
— Нет, — сказал Энтон, — никто больше не должен вмешиваться, нет смысла, чтобы поймали кого-то еще, кроме нас троих.
— Вас двоих, — поправил я его.
— Ах да, конечно, только двоих, — согласился он. — Я забыл, что вы не участвовали в вооруженной борьбе.
— У меня своя борьба, Энтон.
Фургон отъехал очень мягко, чтобы не раскачивать пациента. Из-за комбинированного действия обезболивающих препаратов, потери крови и истощения Джеймс погрузился в беспокойный сон.
— Он сбежал прошлой ночью, — объяснил Энтон. — Об этом не сообщали в новостях, но с тех пор за ним усиленно охотятся. За ним шли по следу с Уайткросса, чуть не поймали его возле Туливаллена, где он и был ранен. Я бы рассказал вам больше, но тогда мне придется вас убить.
— Возможно, для него было бы лучше, если бы его поймали, — сказал я.
— Я знаю, что вы не одобряете вооруженную борьбу, доктор, но вы не так долго здесь живете. Вам не приходилось мириться с дискриминацией, преследованиями, с тем, что вас заставляли чувствовать себя второсортным. Вы врач, вас не преследуют на улице, вашу семью не избивают, и каждую пару недель ваш дом не подвергается набегам.
В его словах была доля правоты. Мы, врачи, были лишь свидетелями многих трагедий и несправедливостей, но я слишком разозлился, чтобы извиняться.