— Ты намекаешь, — удивился он, — что я должен представить их на всеобщее обозрение? Признаюсь, мне это никогда не приходило в голову.
— Ты же не врач, откуда тебе знать, — успокоил я его.
— Но я люблю быть полезным, — сказал он и начал громогласно отхаркиваться. Надо отдать ему должное, он и правда старался, делал все возможное, тужился, и это звучало так, будто у меня в кабинете душили лошадь.
— Продолжай, сын мой, — приободрил я.
Зазвонил телефон.
— Там все в порядке? — спросила медсестра из приемной. — Просто собралась толпа, и ходят слухи, что вы кого-то пытаете.
К этому моменту Джо посинел и его тошнило. Он отчаянно жестикулировал, и я передал ему банку для анализов, куда он поместил плоды своих трудов.
Мы смотрели на них в задумчивом молчании.
В конце концов я грустно заметил:
— Думаю, результат довольно плачевный.
— Да, — сказал он, но добавил в свое оправдание: — Она же зеленая, не так ли? Это должно что-то значить.
— Ты выиграл приз — антибиотики, — сказал я.
Страж
BMJ, 16 ноября 2011 г.
Орды там, прямо за дверью операционной. Все потому, что свобода не бесплатна. Наша цена — вечно стоять на страже, однако те, кого мы охраняем, унижают нас, называя привратниками, как будто мы торчим у входа в парк и раздаем рекламные брошюры.
— У меня ужасный кашель и дико болит горло, — пожаловался Джо, — и я боролся с этим всю неделю.
Я проверил, есть ли у меня под рукой лишний орден и готова ли королева присутствовать на церемонии вручения.
— И мне сказали, что нужно принять антибиотики.
Снова непонятные «они», подумал я. Враг с головами гидры, варвар у ворот.
«На Земле нет ничего более прекрасного, — сказал Уильям Вордсворт, — чем пара больших опухших, покрытых гноем миндалин».
Это всегда отрадное зрелище для нас, врачей общей практики. Ведь оно означает, что мы можем двигаться вперед и назначать антибиотики с чистой совестью, избежав еще одной испепеляющей битвы.
Но горло Джо, как и следовало ожидать, было абсолютно, совершенно нормальным — ни малейшего следа гноя, ни пятнышка эритемы.
Даже заоблачное воображение Артура Кларка[117] сникло бы перед столь непоколебимой нормальностью.
Но война с неразумием и растраченными впустую ресурсами нескончаема. Невозможно отблагодарить за то, что мы делаем, но от этого наш долг не менее благороден. Если поступок доблестен и отважен, имеет ли значение, что менестрели его не воспевают?
И все же мы недовольны их невинностью и невежеством.
Врачи общей практики не бахвалятся. У нас нет флагов, старых школьных песен или чувства команды. Мы не носим мантии или плащи с капюшонами. Мы не устраиваем академических шествий или ярких зрелищ. Нам не нужны эти поверхностные вещи, потому что наше дело справедливо и наши узы глубоки; для нас каждый день — это День Святого Криспина. Мы — те самые немногие, счастливое меньшинство. Мы — братство.