.
Все же очень скоро Ференци вынужден в очередной раз сдаться перед очевидным фактом. Результатом его последней техники является усиление ситуации, против которой она изначально была разработана, — «соблазна», созданного аналитиком и анализом в отношении пациента. Впрочем, какой смысл можно придать этой странной материи, про которую так трудно узнать, как она организована и кому ее приписать — пациенту или аналитику? Ференци приходит к заключению, что взаимный анализ свидетельствует о недостаточности его личного анализа из-за контрпереносных затруднений, которые он встречает в рамках практики некоторых сложных анализов. Отсюда и болезненная и горькая констатация 3 июня 1932 г. в Клиническом дневнике[50]: «Взаимный анализ — всего лишь крайнее средство! Подлинный анализ с чужим, без всяких обязательств, был бы предпочтительней».
Радикализация и пределы техники
Серьезный урок смирения и аналитической истины, вытекающий из Клинического дневника, свидетельствует об отчаянной попытке его автора провести как можно более качественное исследование «опыта» контрпереноса и терапии. Этот документ, имевший изначально сугубо личный характер, ибо речь идет о ежедневных записях, можно понять как упрек Ференци Фрейду, как результат родительского и идеализирующего «неанализированное» — «неоконченное», или «бесконечное»[51] — негативного переноса на Фрейда, от которого его гениальный ученик и последователь желал бы получить, посредством своих технических инноваций, подкрепление материнских истоков. Это то, чего Фрейд, занятый в свою очередь собственным нерешенным контрпереносом, никогда не понял и не принял по-настоящему. С этой точки зрения очевидно, что «взаимный анализ» был начат из желания Ференци вновь оказаться рядом с Фрейдом, фантазматически поставленным в материнскую позицию, преконфликтную, преамбивалентную, близкую к первичной любви.
Поэтому неудача и драма Ференци, занятого радикализацией некоторых своих теоретико-практических положений, состоит в том, что в какие-то моменты он смешивал аналитический метод с аналитической техникой. Это смешение берет начало в слишком сильной идентификации с пациентом, который в анализе действительно становится «ребенком, отображающим нападения, „реально“ исходящие от объекта». В такие минуты страстного переноса, больше не имея возможности репрезентировать внутренние (проективные и интроективные) объекты пациента, и сам становясь внутренним объектом, Ференци блокирует процесс символизации и обработку процесса. Когда эта драматическая (психодраматическая) игра предложена пациенту, он может прибегнуть только к «отреагированию вовне» и к эвакуации внутреннего объекта, который опустошает его психическую реальность. Разделение между внутренним и внешним объектами ликвидировано. Когда смешение между аналитиком и пациентом сохраняется («взаимный анализ»), анализ порождает массивную регрессию, после которой пациенту будет очень трудно восстановиться.