— Среди гор, ущелий и острых скал есть деревенька, — начала она, ни на кого не глядя. — Там живёт суровый народ, крепкий и коренастый. Любят местные одежду из шкур, плотную кожаную обувь, добротное оружие, которое и ковать научились получше многих. Лица их суровы, кожа тёмна, а глаза почти всех оттенков синевы. Волосы всегда уложены в косы и у мужчин, и у женщин. В таком краю и не выжить тому, кто телом слаб…
Она замолчала, потянулась к костру и поворошила угли увесистым суком, растревожив пламя. Как раз вскипел чайник, и скоро рассказчице подали плошку с травяным отваром. Она только кивнула в ответ.
— Но вы и сами понимаете, что не было бы истории, если бы в том краю всё шло, так, как заведено изначально, — сделав глоток, она продолжила: — Так однажды родилась там девочка у солидной четы — именитого воина и лучшей швеи тех мест. Дочь оказалась слабой и болезненной, бледнокожей и хрупкой, едва сумела сделать первый вдох, не завопила радостно, как другие младенцы. Повитухам пришлась не по нраву. Впрочем, была там одна древняя уже женщина, что сразу одёрнула остальных. Пригляделась к младенцу и решила, что жить девочка будет, приказала только побольше согреть воды, получше кутать в шкуры после первого купания.
У костра стояла тишина, за спиной говорящей развёртывались крылья ночи. В паузах, пока она пила мелкими глотками травяной отвар, все терпеливо ожидали продолжения рассказа.
— Родители девочки не были молоды, это была их третья дочь. Так что им и в голову не пришло уделять ей больше внимания, чем остальным. Приняв, что ребёнок может уйти до срока, они никак не старались упростить её жизненный путь. Да и не принято это было в том селении, ведь горы неженок не прощают, слабому не поддаются. Девочка же росла смышлёной и пусть уступала сверстникам в силе, но порой превосходила в разуме и хитрости. Дети пытались обижать её, но вот взрослые стали замечать и даже ценить. Однако никуда ей было не скрыться от печати смерти. Всем чудилось, что она не заживётся на свете, все украдкой вздыхали ей вслед.
Едва голос затих, над горной грядой показался краешек луны. Неяркий ещё лунный свет мазнул лучом по щеке рассказчицы, и та прикрыла глаза. Было в ней что-то странное, что-то неземное, хотя ни один из путешественников, собравшихся у этого костра, не походил на обычных людей ни внешне, ни внутренне. И всё же…
— Приготовила судьба особенный путь такому ребёнку, — словно вспомнила рассказчица, что пора вести повествование дальше. — И чем больше зим переживала хрупкая с виду девочка, чем ближе было её совершеннолетие, тем утончённее, интереснее становилась её красота. Уж стали заглядываться мужчины, да только каждый из них понимал, что жена должна быть крепкой и выносливой, а такая, пусть и красавица, а умрёт родами, оставив дитя сиротой. И никто не смел подойти к ней близко. Она же и не искала любви. Всё чаще уходила подальше от селенья, спускалась на луг, чудом затесавшийся меж двух горных вершин, собирала там травы и будто говорила с ними. Стать бы ей травницей, но и это её словно бы не тянуло, а что влекло по-настоящему, того никто не знал.