В бликах света и в тенях, в полутьме и пламени свечи — всюду кроются истории. Я вхожу в этот дом впервые, но уже слышу их шепотки, их настойчивое гудение, точно в потолочных балках, внутри стен за обоями, в глубине каждого предмета скрываются шмели — большие и маленькие, звонкие и басовитые. Выпустить бы их…
Здесь давно никого не бывало, вот и получается, что истории переполнились ожиданием и теперь жаждут выплеснуться, обрести чёткие голоса, стать знаками, в конце концов. Найти слушателя, зрителя, читателя, кого-то, кто внял бы им.
Я беру в руки маленькую шкатулку, вытираю с неё пыль, отчего выложенное мелкими камешками и осколками перламутра изображение обретает правильность и красоту. Орнамент причудлив, вьётся змеёй по крышке и стенкам, миниатюрная замочная скважина кажется приоткрытым в изумлении ртом. У меня нет ключа.
Поставив шкатулку на место, я поднимаю статуэтку, которую она раньше заслоняла, подношу к глазам, чтобы рассмотреть получше. Всё-таки в сумраке уже легко не заметить многих деталей.
Это пастушка. Девчушка из фарфора с золотыми росчерками — черты лица, линии на волосах и лёгком одеянии. Красивая, но печальная. Когда-то в ней тоже крылась сказка, а, быть может, есть и сейчас. Где-то потерялось её фарфоровое стадо. Или возлюбленный. Или серый волк.
Ставлю фигурку на место, чтобы выбрать иной предмет. Ведь здесь каждому есть что сказать.
Каким же был хозяин всего этого места? Кто приносил сюда статуэтку за статуэткой, кто расставлял шкатулки на полках, кто выстраивал корешок к корешку запылённые книги? Я отступаю на шаг и иным взглядом окидываю комнату. Здесь очень много вещей, каждая — со сказкой внутри. Но главное не это.
В каждом предмете сокрыта маленькая тайна, осколок мозаики. Если собрать их все, можно освободить душу автора. Автора, который собрал их, создал эту коллекцию. И точно знает каждую историю наизусть. Жив ли он, исчез ли в тёмной утробе времени — душа его всё равно остаётся здесь, будто он совершил магический обряд, вложив всего себя в этот дом.
Совсем темнеет. Я оглядываю комнату, где теперь мрак скрадывает предметы, кутая их плотно-плотно, хоть и не может унять их желания рассказывать. На низком столике, спрятавшемся в углу, стоит подсвечник. Свечи в нём целы, их три, потёки воска застыли причудливыми украшениями.
Подойдя ближе, я рассматриваю фитили, соскучившиеся по живому жару огня, и высекаю искру. Скоро тёплый свет озаряет этот уголок комнаты. Немного пахнет сгоревшей пылью.
В золотом сиянии каждый предмет становится ещё притягательнее, но я не тороплюсь брать их в руки теперь, не спешу вслушиваться в разнобой их историй. Не с того следует начинать в этом доме, слишком уж легко будет запутаться и потерять нить повествования, а тогда всё высказанное станет лишь нелепицей и вздором.