Я встречал изумрудное небо, ставшее светло-серым, я был свидетелем, как золотое сменилось медью и стало ртутью.
Удивляясь, я стоял на пороге арки, зовущей прочь. Над моим костром, потухающим в сердце ночи, звёздное небо расцветилось дивными переливающимися красками, чьих названий я не знал. Сияние окружило тёмную фигуру хранителя, вставшего, опираясь на посох, на вершине холма.
Я тысячи раз был свидетелем тому, как изливается из какого-то существа магия мира. И всё же всякий раз это было неповторимо. И пока дорога не потащила меня за собой, я не мог отвести взгляда, я смотрел, стараясь запомнить, стараясь прожить этот миг снова, снова, снова…
— Иди.
А потом:
— Возвращайся.
И мне пришлось отвернуться, настолько сильным стало свечение. Теперь я знал, когда тут начнётся весна. Компас запомнил путь, а дорога повела меня прочь, к другим мирам, к другим небесам, вперёд, сквозь звёздную мглу.
У семнадцатилетней Эмили был собственный чайный сервиз на двенадцать персон. Тончайший белый фарфор с лёгким золотистым узором, едва сияющим и заметным, только если взять чашку или блюдце в руки и чуть повернуть, рассматривая. Волшебной красоты сервиз.
Он достался ей от бабушки и был совершенен во всём, кроме одного.
В нём не доставало двенадцатой чашки.
Передавая сервиз, бабушка сказала Эмили:
— Ты не поймёшь сразу, но на самом деле он полон, — и улыбнулась.
Эмили не стала спрашивать, спорить и возражать — бабушке месяц назад исполнилось девяносто два, и Эмили благоговела перед этим возрастом. Ей вовсе не хотелось расстроить старушку, которая вот-вот могла увидеться со смертью.
Эмили страшно гордилась тем, что теперь может подавать чай и подчёркивать мимоходом, что этот восхитительный чайный сервиз принадлежит именно ей. Отчего-то это казалось очень и очень важным. И не беда, что двенадцатой чашки не хватало, ведь у Эмили было только две близкие подруги.
Иногда Эмили расставляла все чашки на блюдца и любовалась ими, и лишь в такие моменты ей было немного печально, что их одиннадцать, будто в чётном числе присутствовала определённая очаровательная законченность.
Как-то Эмили даже обошла все магазинчики с антикварными предметами, надеясь подобрать там подходящую чашку, но, конечно, ничего не нашла. Такой изящный и милый сервиз словно родился сам по себе и в единственном экземпляре — на блюдечках и чашках не было никаких знаков, указавших бы на мастера.
Однажды, в светлый зимний день незадолго до Рождества, Эмили вытирала пыль и наводила порядок в шкафу с посудой. Она, безусловно, собиралась искупать в тёплой воде и начисто вытереть и свой прекрасный сервиз, но внезапно кто-то позвонил. Эмили оправила передник и поспешила ко входной двери, вытирая руки о полотенце.