— Ну в некотором смысле… твоя правда. Хорошо, хотя бы на это я гожусь.
Сёма откинулся на спинку стула и прищурился.
— Мне чудится в твоем голосе некое пренебрежение к твоей собственной персоне. Ты ведь не впечатлился его россказнями о том, что тебе с оперой не по пути? Или, может, ты разлюбил вот это все — Моцарта, благородного Дона, простодушного Лепорелло? Огни рампы, дурацкие костюмы, потекший грим? Безумные глаза маэстро, который корчит страшные рожи оркестру, норовящему обогнать тебя на пару тактов? Святослава, который наступает тебе на ноги, и ты материшься вполголоса, забыв, что сегодня на тебе микрофон и каждый твой вдох слышен всему залу?
— Нет, — сказал Саша, — это все я люблю. Даже Святослава, он ведь не нарочно мне тогда на ногу наступил. Только люблю без взаимности. Ничего у меня не получается, и я это лучше всех понимаю. Надо уходить, пока это не поняли и все остальные. Хотя некоторые уже…
— Ну кто они, эти некоторые? — Сёма снова наклонился к нему. — Кто? Великаша тебе что-то такое сказал, когда мы «Дона Карлоса» репетировали? Ну сам понимаешь… Алиса на тебя фыркает на репетициях? Она хотела, чтобы ее муж пел Лепорелло, это не секрет. Не очень-то красиво с ее стороны, ну да что делать, люди слабы и несовершенны. Кто еще? Критики тебя ругали? Так это их работа и кусок хлеба, каждый крутится как может. Да и кого они не ругали!
— Нет. Меня они даже не ругают. Будто меня нет вообще.
— А, ну так все впереди, не переживай! Обругают еще. У них пока другие излюбленные объекты есть, но и до тебя дойдет, не сомневайся.
— Я не хочу, чтобы ругали. Я хочу нравиться.
— Так ты и нравишься. Зрителям — нравишься. Или, может, они тебе где-то свистели и шикали?
— Нет!
— А мне — да. И мне еще повезло, я считаю, что дело было не в Марселе. Там бы и пара селедок могла прилететь из зала. А если бы в Парме…
— То прилетел бы кусок пармезана? — Саша невольно засмеялся. — Так и убить можно!
— Ну что ж, — Сёма картинно развел руками, — профессиональные риски. Ты мне, конечно, сейчас не поверишь и скажешь, что я пристрастен. Ладно, признаю, я пристрастен. Но не веришь мне или Ване — послушай Веру. Ее мнение кое-что значит, из нее клещами похвалу не вытянешь, если она сама не сочтет тебя достойным доброго слова.
— Ну, Вера… Вера-то — да…
— Тебя после консерватории в театр сразу взяли, ты же сам рассказывал, что опомниться не успел, очнулся — а ты уже в Париже.
— Повезло просто. Вытянул счастливый билет. А соответствовать не смог.
— Да будто бы? Сколько у тебя было ролей, сколько спектаклей — разве плохо они получились? Кое-что ты упустил, я знаю, но это просто твой агент прошляпил. А там, где ты выступаешь, тобой всегда довольны.