— Сама дура!
Вера неохотно нашарила ногами шлепанцы и встала со скамьи. Гриня поднял голову. Вера пошла по мощеной дорожке через газон — Гриня посидел немного, раздумывая, и направился вслед за ней.
Они вдвоем пересекли сад, задержались у фонтана — раньше здесь стояла страшненькая старая ванна, в которой мыли редиску и укроп с огорода. Как давно это было… Фонтан не работал, вчера опять засорилось там что-то. Вообще глупая была затея, только деньги выбросили. Гриня сунулся в него мордой и пару раз шлепнул языком по воде — без особого желания, не потому что хотелось пить, а так, для порядка, раз уж мимо шел.
С другой стороны дома было не так хорошо. Сирени здесь нет, рос раньше куст, да засох, убрали его, а нового ничего пока не придумали посадить. За забором жужжала соседская газонокосилка. Ну это ничего, главное — чтобы голосов не было слышно. А белый шум не мешает.
Когда-то давно здесь, под навесом, был выделен угол для рукомойника. Почему-то его не убрали, даже когда к дому подвели воду. Он так и висел на этом же месте, и его исправно наполняли водой, и так приятно было именно тут ополоснуть разгоряченное лицо и руки, потемневшие не то от грязи, не то от загара. Здесь же у Верочки случилась непоправимая беда. Собралась она искупать в тазу Лёлю — мамину фарфоровую куклу. Кукла была, судя по всему, старинной, не то чтобы особенно красивой, но загадочной, немножко волшебной. Однако волшебство ей не помогло. Верочка принесла большой эмалированный таз, кусок земляничного мыла и щетку и принялась расплетать Лёле косы, держа ее на весу. Лёлины локоны нелегко было заплести, а еще труднее оказалось вернуть им первоначальный вид. Верочка потянула за спутавшиеся пряди, сделала какое-то неловкое движение, Лёля выскользнула из рук… и с душераздирающим грохотом упала прямо в таз.
Верочка страшно рыдала, никак не могла успокоиться, ни в чем не находила утешения. Это была не просто утрата любимой игрушки, а нечто куда более ужасное, будто что-то лопнуло и раскололось внутри самой Верочки.
Я знал ее милым ребенком когда-то,
Однажды, тогда ей десятый был год,
Она свою куклу случайно разбила
И плакала целую ночь напролет…
Больше Вера не подходила к рукомойнику, умывалась только над новой раковиной в доме. Хотя, если подумать, рукомойник был не виноват. Никто не был виноват, кроме самой Веры.
— …да я бы их всех… только за одно это… это ж не люди!
Газонокосилка, оказывается, умолкла, и приятный ровный гул за забором сменился неприятным захлебывающимися голосами.
— А я тебе про что… ты посмотри, я сейчас тебе включу… А? Что? Вот и я говорю! А видал, как они там? Да всех их вообще…