Непостижимым образом — откуда бы? — около Леньки возникли еще трое. Через минуту он, спеленутый, лежал навзничь под забором. Беспалый снял шубу, осторожно свернул ее, положил рядом. «Гляди, — шепнул он, — чтоб не сперли… Казенная!» Под шубой на нем оказался поношенный ватник, шею прикрывал шарф. Рядом с Ленькой лег кто-то — это был инспектор губрозыска Тюрин — и тихо сказал:
— Брехать не советую, парень… Кто в доме?
Ленька торопливо перечислил имена. Затем между ним и Тюриным состоялся короткий разговор вполшепота, после чего Ленька пискнул:
— Не буду, гражданин начальник. Не могу. Убьют.
— Что значит — не могу, Шохин? И что значит — убьют? Убивать нас будут. Ты из игры целеньким вышел… Ну! Твой последний шанс… Мужик ты или кто?
— Мужик, — подтвердил Ленька и жалобно добавил: — У меня и дите есть.
— Тем более, — сказал Тюрин, поднимаясь.
Ленька остался лежать, тоскливо глядя на луну. Будь ты проклята, сказал он ей, и мысли его так сложились: не светила бы — не разглядел, не разглядел бы — не соблазнился, а не соблазнился — выполнил бы строгий наказ Болотова… Господи, взмолился он, с надеждой глядя на тех, кто стоял по обе стороны чуть приоткрытой калитки, сделай, господи, так, чтобы они убили Болотова. А еще, господи, сделай так, чтобы их самих-то не убило, четверых этих, а если их больше — тоже чтобы никого… Срок мне дадут тяжелый, если кого убьют, — пояснил он богу свою странную просьбу, — а я молодой, с год как женился. Долго буду сидеть — баба моя скурвится… И сделай так, господи, чтобы свояка моего, Ивана Расчехняева, тоже, значит, того… Страшный он человек, меня не пощадит, хоть и родня… И Ленька заплакал молча… Это он думал, что молча, а Тюрин услыхал и погрозил — серебряно замерцала в руке сталь пистолета. Четверо, замерев, ждали, и Ленька знал, чего они ждут…
Был беспросветно нищ Собачий переулок. Горластые псы, которыми он когда-то славился, покинули людей, потому что люди их начали есть. Домишки, кухни, сараюшки, баньки липли друг к другу, образуя кривые переходы, закоулки и тупики, в которых легко спрятаться и спрятать. Не закрытые на ставни и болты окна бесстрашно глядели на мир: нужда оберегала их надежнее запоров. Неистовый лунный свет, блеск снега и тени на снегу — резкие и черные, словно ямы. Ни звука, ни шелеста, ни движения, все мертво… Елдышев подивился тому, как неслышно работают люди Тюрина — они занимали сейчас подходы к дому. Иван помнил Тюрина по хлебному составу, но смутно: Тюрин был там всего лишь вторым номером у Багаева за пулеметом, молчаливый, невидный человек с мужицким топорным лицом. А здесь, в губрозыске, он оказался начальником целой бригады, и Сергей шепнул Ивану, что в скором времени Тюрина назначат, видимо, заместителем начальника губрозыска. Назначат или не назначат, но нынешний начальник бригады дело свое знал хорошо. Пока Иван вываживал коня, поил и ставил его в конюшню, Тюрин успел поднять бригаду, обдумать операцию, каждому объяснить его место в ней. Иван попал лишь к концу инструктажа, сел в уголок и, осмысливая слова, замечания, вопросы, понял, что о Болотове бригада уже многое знала и что они с Сергеем привезли недостающее звено. Сейчас люди Тюрина занимали подходы к дому. Иван не видел их, ухо не воспринимало даже скрипа на снегу, но в какое-то очень четкое мгновение он сказал себе: вот и все. Тюрин, стоявший рядом, расслабился — значит, и он уловил это мгновение.