Ночь. Кажется, не уснула. Осторожно встаю.
– Зачем встал?
– Показалось, что не спишь.
Сажусь на краешек, кровати, они узкие – место экономят.
– Завтра …сегодня уже, консилиум.
– Ну и что? Операция назначена.
– В Петрова тоже назначили…
– Там консилиум с пришлыми, – а с чего я это взял, что завтра будет не также?.. Господи, помоги… нам некуда больше идти!
– Никому не верю.
– Позвонить Фадееву? Он сказал, что можно и ночью.
Набираю номер. Ира останавливает:
– Знаю, что он скажет.
– Когда лежал, боялся спрашивать, чтобы не разбудить, вспомнил детское. «Ночь, две старушки в комнате. Одна окликает: „Маша, ты спишь?“ Тишина. Она громче: „Маша“. Тишина. Кричит: „Маша, ты спишь?“ Маша вскакивает: „А, что? Что случилось? – Ничего, я хотела узнать, спишь ли ты. Значит спишь. Вот и хорошо“».
Поговорили, немного успокоилась. Если отвлекают детские воспоминания, значит, не всё потеряно. Или именно потому и отвлекают, что детские? Задремала, ей недавно вкололи анальгетик. Без них было бы совсем худо. Боюсь не то что встать, – пошевелиться, вдруг разбужу.
Смотрю на часы в телефоне. Сколько было в жизни моментов, когда хотелось остановить время, и всегда они были связаны с радостью. А сейчас? Самому близкому человеку удаётся поспать, сейчас это просто необходимо. И всё. Как мало, на самом деле, нужно, чтобы почувствовать себя чуточку счастливым, когда любишь. О себе не думаешь, эта чуточка укрепляет надежду.
Второй раз заглядывает дежурная сестра. Быстро прикладываю палец к губам. Осторожно притворяет дверь, прижимает. Она неплотно прилегает к порогу, на полу остаётся светлая полоска. По ней видно, если кто-то проходит. Два раза за ночь тень замирала на насколько секунд – прислушивалась, что у нас делается. Не забыть сказать ей «спасибо».
Раннее утро. Ира спрашивает:
– Не ложился?.. – повторение грустной истории, не повод для бодрого ответа: «А где мне ещё быть?»
– Только что встал, не успел удобно сесть, видишь – ворочаюсь.
Звоню всё время в кабинет Фадееву – сразу спускаюсь.
– Можно мне на консилиум?
Через час приехал тот самый Пташников, их научный руководитель, поздоровались, помнит. Народу много, стараюсь затеряться в кабинете. Заметил, попросили выйти. Стою под дверью, как побитая хозяином собака, только не скулю и уйти не могу. Неужели откажут? Может быть стоит войти и рассказать, как отправляли в 40-ю? Я же отвечаю …и ничего не могу. А вдруг хуже сделаю? Нужно взять себя в руки – но они то как раз и дрожат.
Совещались недолго. Наверх в палату через три ступеньки, так быстрее, чем по телефону. Ответила улыбкой не только потому, что я пришёл, а настоящей.