Темная гладь Кувшинкова пруда улыбнулась, посмотрела из глубины глазами даахи и будто ответила, вторя его словам далеким родным голосом:
Будет солнышко сиять,
Мы отправимся гулять,
Через лес высокий
Да на луг широкий,
Резвых козочек гонять.
Адалан почти заснул: глядя вглубь темной воды, видел не толкающихся ради хлебных крошек яркоперых рыбок, а смоляные косы мамы Хафисы, ее свободное платье в сине-серую полосу, нити разноцветных бус на шее и серебристо-родниковые глаза, искрящиеся улыбкой. Она протянула руки, обняла. Адалан зажмурился, всего на миг уткнулся лицом в желанное до щемящей боли тепло. А когда снова посмотрел на маму, глаза ее были уже не серо-прозрачными, а лазурными, как весеннее небо, и светлое золото волос текло по плечам, по белому кружеву сорочки, свиваясь на концах в тугие крупные кольца.
Потом грубая рука схватила его, оторвала от родного тепла, бросила на холодный пол. Боком и затылком он ударился обо что-то твердое, больно подвернулась рука. Но больнее всего был страх: как ножом резанул крик, и в лицо брызнуло горячо и ярко. Красные пятна на стенах, красные лужицы у ног, липкие пальцы, липкие от красного пряди, медно-рыжие… нет… золотые.
«А он? Ты не хочешь забрать его? Это же твой сын…»
«Сын? Старик, да ты из ума выжил! Он мне не нужен».
Опять рука, чужая, сильная и страшная, дергает его вверх.
«Хотя… интересно будет, что из этой личинки вырастет. Может, оно того стоит — на рынке нет рабов-орбинитов. Пробей ноздрю и найди какую-нибудь няньку…»
— Лан! Перестань!
Голос Кайле разорвал видение, выдернул из мертвого знобящего ужаса путей Закона в весенний сад, полный солнца, аромата цветов и птичьего щебета. Адалан вздрогнул, выронил в воду хлеб и сам чуть не свалился следом. Рыбки радостной стайкой набросились на угощение: хватать краюху беззубыми ртами, дергать друг у друга, чтобы вскоре утащить куда-нибудь на середину пруда.
— Сам на себя не похож! Не человек, а демон зимней ночи, и смотришь так… я думала, в пруд кинешься. Опять лезешь, куда не велено? Ты же говорил, что Могучий строго-настрого…
— Не твое дело! — огрызнулся Адалан.
Он с трудом оторвал взгляд от пестрящей бликами воды и задышал глубоко, мысленно раздувая над прудом легкие пушинки. Бешеные скачки сердца начали понемногу утихать, выравниваться.
— Я тебя с собой не звал, а уж раз пришла — не суйся. Все равно тебе не понять…
Еще не договорив, он осознал, что грубит зря: Кайле не виновата ни в его страхах, ни в том, что он ничего не может вспомнить как следует. Счастье, что Кайле была не из обидчивых. Она бросила в траву свою работу, подбежала, оттащила от воды, вытянула из-за пояса расшитое цветными нитками полотенце.