Только полностью осознав, что все ее знания степнякам не помогут, она решилась испытать новое снадобье на живом еще человеке.
— Мне нужен доброволец, — сказала она Шахулу, и едва успела вернуться в лабораторию, как один из стражей принес на руках больного и бережно уложил на операционный стол. Сам замер у изголовья, всем видом давая понять, что не уйдет.
Ее первым подопытным был мужчина, немолодой, но еще крепкий, хотя и истощённой лихорадкой. Жадиталь оценила небольшие и пока редкие кровоподтеки на коже, заглянула в мутные бессмысленные глаза больного и спросила:
— Он согласился?
Страж опустил пальцы на голову больного и сказал:
— Он умрет к закату, — как будто это был тот самый ответ, которого она ждала. А потом заглянул в глаза и добавил: — Не волнуйся, госпожа магистр, делай все, что тебе нужно. Он не почувствует боли.
«А ты? Сам-то ты готов к вивисекции?» — хотелось ей спросить, но она спросила другое:
— Сколько тебе лет, хранитель?
— Двадцать шесть.
Что ж, ей хотя бы не придется истязать ребенка…
В тот день она, помнится, с трепетом снимала перчатку, долго и тщательно изучала свою ладонь, выискивая ранки и трещинки, и, даже ничего не обнаружив, до самого конца боялась заразиться. Перепробовала восемь рецептов, проверяла действие снадобья на кровь и плоть больного, даже на живые еще внутренние органы… но степняк все равно к вечеру умер. Как следующий на другой день, и следующий, и следующий… на пятый день с подопытным на руках пришел другой страж, гораздо моложе. Жадиталь не спросила у него ни имени, ни возраста, не стала даже узнавать, где ее прежний помощник, просто начала работать. Только к ночи пошла в лагерь хранителей, отыскала своего знакомца под плащом и, присев рядом, заплакала. Она бы, наверное, прорыдала до рассвета, если бы Ваджра не привел Шахула.
Ту ночь она так и проспала на коленях старого хааши, укутанная в его меховой плащ, а утром снова принялась за работу: обход больных, основные процедуры и опыты в лаборатории.
Но теперь она уже и плакать разучилась, и не вспоминала, что может заразиться — привыкла. А может быть, слишком устала. В любом случае, думать об этом времени не было — для кого-то в стойбище каждый час становился последним.
Жадиталь еще раз потерла пальцами. Снадобье соединилось с кровью, сделало ее вязкой… даже слишком вязкой для здорового человека. Ясно чувствовался растворенный в ней сок плодов и масличная мякоть семян красношипа резного. Такое снадобье могло и больного покалечить, но уж любую болезнь уничтожало наверняка — недаром на ее родине эту невзрачную колючку называли лихогоном. Но сейчас, даже усиленный едкой солью, сок красношипа не помогал — кровь несчастной степнячки по-прежнему была зараженной и несла угрозу любому, кто посмел бы к ней прикоснуться. Жадиталь недобрым словом помянула Творящих и, приказав хаа-сар укрыть больную и поить как можно больше и чаще, вышла за полог.