И вот оно, наконец, случилось.
В пятый день месяца Журавля перед самым рассветом дозорные увидели чужака. Одинокий путник шел со стороны вражеской границы прямо к шатрам умгарской дружины. Он казался настолько измотанным и слабым, что никто не стал поднимать тревогу, никто даже навстречу не выступил, чтобы перехватить незнакомца еще до лагеря. Дородный детина-копейщик только сплюнул через бороду изжеванный комок ведьмина листа и лениво зевнул:
— Не дойдет.
— Ни меча, ни доспеха — не воин, — отозвался второй дозорный, щуплый и вертлявый, как хорек. Его арбалет мирно полеживал среди высоких колосьев овсюга. — Но и на селянина не похож, нос задрал что твой кнез, землю-матушку видеть не желает. Гляди, ща навернется.
Словно подтверждая его слова, чужак споткнулся, упал, но тут же поднялся и, шатаясь, как пьяный, побрел дальше.
— Видал? — арбалетчик радостно хохотнул. — Вот зараза! Прямиком к господским шатрам метит. Идем, встретим.
— Чего еще ноги мять? Не дойдет.
— А вот коли дойдет, да вдруг лазутчик? Сотник Тай с тебя шкуру спустит, али сам воевода… Эй, ты! А ну стоять!
Арбалетчик подхватил свое оружие и рысцой побежал наперерез незнакомцу, на ходу натягивая тетиву. Копейщик, ругаясь сквозь зубы, потрусил следом.
Пойманный лазутчик оказался мальчишкой лет восемнадцати, грязным, ободранным и таким ослабевшим, что, казалось, вот-вот на ногах не устоит. Тонкая хлопковая туника превратилась в лохмотья, босые ноги сплошь покрывали синяки и ссадины, на облупившихся руках еще краснели подживающие солнечные ожоги, а знаменитые золотистые кудри превратились в подобие старой пакли. Но, несмотря на такое плачевное состояние, не признать в юноше орбинита старшей крови было невозможно.
— Куда прешь?! Сказано: стоять!
Тощий выставил арбалет, его товарищ в знак поддержки пристукнул по земле древком копья.
Мальчишка остановился.
— Мне нужен командир этого войска.
Голос у него оказался низкий и хриплый, как треск пересохших бревен.
— Чего-о? — арбалетчик даже присвистнул. — А в колодки не хочешь, тля орбинская? Да знаешь ли ты, куда приперся?
Пленник шумно вздохнул, закашлялся и сел, почти свалился, на пятки, упершись руками перед собой. Долго пытался отдышаться, потом медленно поднял голову, посмотрел на дозорных. На потемневшем от солнца и грязи лице светлые глаза казались особенно холодными и злыми, а взгляд их, цепкий, сверлящий, пробирал до дрожи.
— Я, Нарайн Орс, сын Озавира Орса, отца-вещателя Высокого Форума Орбинской республики, пришел, чтобы говорить с тем, кто ведет эту толпу дикарей, называемую войском, будь то хоть старший полководец Умгарии, хоть сам великий кнез Вадан Булатный. Я буду ждать здесь, а кто-то из вас, недоумки, метнется и доложит. Или неизвестно еще, кто сядет в колодки.