В конюшне тоже было тихо. Дремали в удобных стойлах утомленные вчерашней скачкой кони, храпели, развалившись на свежей соломе, двое оставшихся охранников. Появления молодого Вейза они даже не заметили. Мирный дух, так и витающий вокруг Грота, их разморил, или бездельники решили устроить себе праздную жизнь, потому что отец уехал? В другой раз Гайи сумел бы показать лежебокам, что их хозяин никуда не делся — плетей в каморке для упряжи хватало, но сегодня он не хотел поднимать шума. Угостил соленым хлебом любимого жеребца, сам взнуздал и вывел во двор. Уже совсем было собрался вскочить в седло и гнать на север, не оглядываясь, когда в доме хлопнула дверь, и тонкий светлый силуэт появился на крыльце.
— Гайяри, подожди!
Салема, босая, в неперепоясанной легкой тунике, немного растрепанная и неловкая со сна, вышла к нему. Он бросился навстречу, поймал, обнял; она прижалась всем телом, замерла. Жалко, что через кольчугу и кожу брони объятия почти не ощущались.
— Успела… я так боялась проспать. — Салема чуть отстранилась, заглянула в глаза. — А ты, негодник, так бы и умчался, не сказав ни слова?
Тонкие девичьи пальцы скользнули по щеке, коснулись губ, шеи, погладили волосы. Огромные густо-синие в утреннем свете глаза сестры блеснули влагой. Сейчас он уедет, в Гроте останутся женщины и дети. И защиты — два шиварийских дурака, годных только храпеть в тепле…
Чтоб тебе ноги в горах переломать, отец!
— Сали, ты никак прощаешься? — Гайяри улыбнулся. — Я же ненадолго. Вот увидишь: вернусь, не успеешь даже соскучиться.
— Как хочется верить, Гайи… когда ты улыбаешься — тебе так легко верить! Береги себя.
— А ты береги мать. И мальчишек. Отец скоро приедет, и я тоже. Верь.
Он уже поцеловал ее и уже отпустил, когда со стороны дороги послышался легкий топот.
Близнецы насторожились.
— Что это? Кто?
— Иди в дом, Сали, быстро. Я разберусь.
— Так, говоришь, хозяина в доме нет?
— Нет, господин, нету, хозяин еще там, на каменной дороге отбыл, людей забрал — и в горы поворотил…
Нарайн скакал на лошади впереди отряда из восьми человек, вооруженных мечами и арбалетами. Пленницу он держал в седле перед собой и заставлял указывать дорогу — иначе скрытую древними чарами постройку никогда не увидишь и не найдешь. Рахмини показывала, словно внезапно оглупела от страха и не понимала, что делает. А еще болтала без умолку, отчего молодой Орс злился, с трудом сдерживался, чтобы ее не ударить.
Там, в переулке, наскоро отерев меч, Нарайн подхватил перепуганную насмерть шиварийку под руку и, почти волоча за собой, быстрым шагом направился на постоялый двор, где ночевал вместе с доброй половиной Цвингаровой сотни. Поначалу она рта не раскрывала, дико озираясь, несколько раз пыталась вырваться и сбежать. А потом, когда Нарайн, назвавшийся ее новым хозяином, схватил большую кружку вина и чуть не силой залил ей в глотку, вдруг разговорилась. Бесконечная болтовня ее была хоть и полезной, но совершенно невыносимой. Слава Творящим, умгарский она совсем не понимала. А Нарайну стоило только шепнуть: