— … а я тебе говорю, что все так и есть, пещера там. Лапочка вчера говорила, что Ушко с Цапкой туда много раз летали, сквозь воду, и даже что-то там прятали.
— Цапке и Ушку делать нечего, они как дети неразумные — вот и все…
— Одуванчик! Да ты что такое говоришь-то?! Цапка старше меня на целых два года, а Ушко и вообще в следующую весну имя получит. Какие еще дети?
— Дети и есть — только и заботы, что проказничать да родителей не слушать. А ты, Ягодка, взрослый, ты — мой хаа-сар, и должен меня защищать. А мне боязно: вдруг там ничего нет, и ты разобьешься о скалу?
— Вот потому и не могу трусить, что хаа-сар. Хаа-сар трусить нельзя. И ты не бойся — все будет хорошо!
И один мальчишка, оттолкнувшись, соскочил в пропасть.
Фасхил широким быстрым шагом направился к водопаду и через сотню шагов вышел прямо на уступ. Вот он, сидит на краю, свесив ноги, Золотой малыш-Одуванчик, чудовище, носящее в себе бездну. Т'хаа-сар замер, не в силах оторвать взгляд. Чувства — страх, ненависть, восторг и нежность, зависть и презрение — все, на какие только он был способен, вспыхнули и утопили в себе остатки ясных мыслей.
Мальчик почуял его, оглянулся и испуганно вскрикнул. Ужас, не сравнимый ни с чем, волной прокатился по склону. И тут же, как отклик на испуг маленького мага, из пропасти, прямо из струй и брызг водопада выскочил мокрый и встрепанный звереныш. Ягодка прыгнул и встал между т'хаа-сар и Одуванчиком — крылья яростно захлопали, запылали глаза, из-под когтистых лап брызнуло скальное крошево. Из ощеренной пасти не вырвалось ни звука, только взгляд хлестал, как плетью:
«Прочь от него! — явственно слышал Фасхил, — Прочь, не пугай — убью! Сожру! Уходи!»
Но Фасхил не смотрел на маленького даахи, его интересовал человек. Почему ты не давал своему хранителю испытать себя и прыгнуть в воду? Почему? Ты боишься за него? Волнуешься? Любишь? Да… ты любишь его, слышу.
И только теперь — волчонку:
— Не бойся, Ягодка, я твоего малыша не трону. Вот, слушай меня, слышишь? Видишь? Я не вру. Ухожу, уже ухожу.
Ягодка встряхнулся, окатывая всех ледяными брызгами, и снова превратился в мальчика, все еще растрепанного, мокрого и сердитого.
— Смотри, т'хаа-сар, ты обещал. Уходи, и лучше бы тебе не возвращаться.
Хафиса ждала в лесу.
— Ну что, познакомился? — чуть насмешливо спросила она.
— Да уж… маленький волчонок дерзок до глупости — весь в родителей.
— Наш сын хороший хранитель. — В голосе матери звучала гордость. — А что Одуванчик?
— Я не знаю, Хафиса. Ты приняла его в семью и будешь защищать, ты хочешь услышать от меня правду, но правда в том, что я — не знаю. Он силен и душа его темна, покалечена, вряд ли уже излечится до конца. Мне было бы куда спокойнее, если бы этого ребенка не было. Но, я сам видел, малыш умеет любить… — Фасхил долго молчал, а потом закончил твердо и веско. — Мальчиков разлучить надо.