— Я знаю, — Кайле развязала ленту, отряхнула растрепанную косу от снега и начала переплетать. Русые пряди, прямые и тяжелые, как крученые шелковые нити для шитья, быстро заскользили между пальцами. — Мой учитель зовет тебя чудовищем и смеется, а еще золотом, говорит, приемный отец-даахи так назвал.
— Путает твой учитель! — Адалан снова засмеялся. Все-таки с этой Кайле было удивительно весело. — Лаан — золото, а меня зовут Лаан-ши, очень маленькое такое золотце, а на самом деле всего-то одуванчик. И назвал меня так не отец, а брат.
— А то, что тебя воспитали даахи, — правда?
— Правда.
— Ой!..
Кайле запнулась, и Адалану показалось, что в рыжих ее глазах промелькнул страх. Впрочем, и понятно: к Белокрылому, да и вообще к любому хранителю не только дети, но и взрослые, даже маги ордена относились с опасением. Он этого не понимал, но привык и уже не спрашивал: так задумано Творящими — и все.
— А где твои настоящие родители? — спросила она и смутилась еще больше.
— Не помню. Да не мнись ты! Это давно было, я, правда, ничего не помню. Лучше расскажи, а твой учитель — он кто?
— Магистр Датрис.
— Датрис-смотритель?!
Вот уж с кем бы он ни за что не хотел связываться — так это с магистром Датрисом! Адалан искренне считал его самым неприятным обитателем замка, сравнимым разве что с предводителем крылатых, и чувства эти, наверное, скрыть не сумел — Кайле опять рассмеялась.
— Что, испугался, златокудрый?!
— Да уж… зловредный упырь твой учитель, — то, что смотритель ему не нравится, Адалан даже скрывать не стал. — Как ты с ним ладишь?
— Хорошо мы ладим, даже очень. Год назад, когда только приехала, мне было девять, и верховный магистр сказал, что мала, брать не хотел. А учитель сразу: я, мол, возьму, мне такие нравятся, северяне — самые упорные, всегда своего добиваются. И взял.
Кайле перевязала косу лентой, отбросила за спину и посмотрела на Адалана по-другому, тепло, даже немного похоже на то, как смотрела мама Хафиса.
— Магистр Датрис насмешник, конечно, и спуску никогда не даст, но на самом деле надежный. Как мой батюшка, тот тоже если что — и поперек спины вожжами вытянет, или смоленой веревкой, так то за дело, чтобы слушались. Но чужому обидеть не позволит никогда, недаром чужие паруса Птичьи Скалы обходят дальним курсом.
— А где они, Птичьи Скалы твои? Ласатр, да?
Кайле кивнула и тихонько запела:
— Там, на краю необъятной суши
Грозные скалы шагают в море,
Рушатся волны клочьями пены,
Ветры поют холодные песни.
Там, где зимой не бывает солнца,
Звезды и месяц звенят морозом,
Братья-споло́хи гуляют в небе,