— Вот, возьми, — Анриэтта, сняв с пальца перстень, дала Петрухе. — Нужно найти ювелира и продать. Вот и деньги на доброе оружие.
При этом она строго посмотрела на Шумилова.
— Что, Арсений Петрович, брать? — в Петрухином голосе было немалое лукавство, он наслаждался забавным положением; он уже давно подметил, что Шумилов и Анриэтта повадились силой меряться, но не той, что в руках и плечах, а незримой, внутренней.
— Коли охота деньгами швыряться… — проворчал Шумилов, и трудно было понять, позволение это или запрет.
Петруха решил, что скорее позволение.
Наутро они с Ивашкой пошли по всему Гданьску искать оружейные лавки.
После «кровавого потопа» оружия в этих краях осталось великое множество — и татарского, и турецкого, и шведского. Всякая оружейная лавка была целым арсеналом, да только оба московита понятия не имели, какая сабля должна прийтись по руке. Самые короткие были в семнадцать вершков, самые длинные — вершков чуть ли не в двадцать. Вот и поди пойми, которая лучше, когда не обучен рубке!
Ивашка был по натуре человеком миролюбивым, а пора, когда он по молодой дури ввязывался в драки, миновала. И то — главным образом кулаками махал, за нож не хватался. Трудясь под началом Ордина-Нащокина и Шумилова, он не имел дела ни с каким оружием, кроме обязательного засапожника с красной шелковой кисточкой, свисающей на голенище.
А Петруха, приставленный к корабельному строению, встречался с разными людьми и очень любил мужские разговоры об оружии. В Царевиче-Дмитриеве служили донские казаки, было некоторое количество стрельцов, приезжали курляндцы, которые после разорения герцогских верфей и пленения герцога Якоба осиротели. Было с кем потолковать о ножах, саблях и прочих клинках, поспорить о творениях золингенских оружейников в самом Золингене и в Англии, куда удачно сбежали два опытных мастера и открыли свои мастерские.
Вот и сейчас Петруха хватался то за ятаган, который ему совершенно не был нужен, то за персидскую саблю-шемшир. А польские сабли-карабели, которых в лавке было большинство, его внимания пока не удостаивались. Возможно, потому, что он видывал их редко и все больше издали. А Ивашка — тот с карабелями был знаком, потому что ими щеголяли в Москве молодые княжичи и боярские сынки.
Видя, что хозяин лавки, пожилой купец с неимоверной длины седыми усами, уже смотрит на покупателей косо, Ивашка стал примериваться к сабле-карабеле, любимице всех панов, особенно в мирное время — она была более приспособлена для пешего боя. И, пробуя, как ложится в ладонь рукоять в виде орлиной головы, вовремя вспомнил поговорку и порадовал ею купца: