За ашраф шло багряное знамя нашего последнего племенного подразделения, рифаа, под командованием Оуди ибн Зувейда, старого льстивого морского разбойника, который ограбил миссию Штоцингена в Йенбо, побросав в море их радио и слуг-индийцев. Привередливые акулы от радио отказались, но мы провели бесплодные часы, вылавливая его из гавани. Оуди с тех пор носил длинную, богатую, с меховой оторочкой шинель немецкого офицера, наряд, мало подходящий к климату, но, как он утверждал, великолепный трофей. У него было около тысячи людей, три четверти из них пеших, и следом за ним маршировал Расим, командир артиллеристов, со своими четырьмя старыми пушками Круппа на вьючных мулах, в том же состоянии, в котором мы приняли их из египетской армии.
Расим был из Дамаска и обладал сардоническим чувством юмора — при любых трудностях он начинал смеяться, а когда дела шли хорошо — маялся головной болью. В этот день с его стороны слышалось усталое ворчание, так как рядом с ним ехал Абдулла эль Делейми, на попечении которого были пулеметы, быстрый, умный, поверхностный, но привлекательный офицер, во многом профессионального типа, получающий великое удовольствие от того, что провоцировал Расима на горестные терзания, пока тот не разражался вспышкой по адресу Фейсала или меня. Сегодня я помог ему, с улыбкой сказав Расиму, что мы движемся с промежутками в четверть дня, перестраивая отряды племен. Расим посмотрел на свежевымытые заросли, где капли дождя блестели в красном свете солнца, садящегося в волны под крышей облаков, посмотрел на дикую толпу бедуинов, носившихся туда-сюда пешком за птицами, кроликами, ящерицами, тушканчиками и друг за другом, и кисло согласился, сказав, что он тоже скоро войдет в какой-нибудь племенной отряд и будет полдня перестраиваться с одной стороны на другую, и тем самым избавится от блох.
В начале отправления кто-то в толпе из седла застрелил зайца, но из-за риска стихийной стрельбы Фейсал запретил это, и животных, попадавшихся под ноги верблюдам, преследовали палками. Мы смеялись над внезапной суматохой в марширующих отрядах: крики, яростно вертящиеся верблюды, всадники высовываются из седла и наклоняются с палками, чтобы убивать или подбирать убитое. Фейсал был рад видеть, что армия добывала так много мяса, но испытывал отвращение перед бесстыдством аппетитов джухейна к ящерицам и тушканчикам.
Мы ехали по ровному песку, среди терновых деревьев, которые здесь были многочисленными и крупными, пока не вышли на берег моря и не повернули к северу по широкой, хорошо утоптанной дороге египетских паломников. Она тянулась на пятьдесят ярдов от моря, и мы могли ехать по тридцать-сорок человек, распевая, колоннами в ряд. Старое дно из лавы, наполовину погребенное в песке, выступало среди гор на четыре-пять миль вглубь, и образовывало мыс. Дорога сужалась поперек него, но рядом в стороне было несколько глинистых равнин, на которых мелкие озерки воды пылали в последнем свете с запада. Это была наша предполагаемая остановка, и Фейсал возвестил о привале. Мы слезли с верблюдов и расслаблялись, сидели или ходили к морю перед ужином, и сотни из нас купались, плескаясь и визжа — толпа голых, как рыбы, людей всех расцветок кожи на земле.