Когда дела закончились, Ньюкомб и я ушли спать в палатку, которую Фейсал выделил нам в качестве особой роскоши. Вопрос с багажом был для нас очень трудным и важным, поэтому мы, богатые, гордились, что путешествовали наравне с теми, кто не мог перевозить ненужные вещи; и никогда раньше у меня не было своей палатки. Мы поставили ее на самом краю обрыва у подножия гор; обрыв был не шире, чем сама палатка, и закруглен так, что уклон шел прямо вниз от колышков дверного полога. Там мы обнаружили сидящего и ожидающего нас Абд эль Керима, молодого шерифа Бейдави, закутанного по самые брови в свой головной платок и покрывало, поскольку вечер был прохладный и обещал дождь. Он пришел просить у меня мула с седлом и уздечкой. Шикарный вид маленького отряда Мавлюда в бриджах и обмотках, а также их прекрасных животных на рынке в Ум-Ледже вызвал в нем это желание.
Я сыграл на его энтузиазме и отделался от него, поставив условие, что к этой просьбе мы вернемся после успешного прибытия в Веджх; и этим он удовольствовался. Мы жаждали уснуть, и наконец он поднялся, чтобы уйти, но, случайно взглянув на долину, увидел впадины внизу и вокруг нас, мигающие слабыми огнями костров разбросанных подразделений. Он позвал меня посмотреть и простер руку, сказав, наполовину печально: «Не арабы мы более, но Народ».
Наполовину он был и горд, так как наше продвижение в Веджх было самым большим их предприятием; в первый раз на своей памяти все мужское население племени с транспортом, оружием и пищей на двести миль оставляло свой район и входило на чужую территорию не из-за надежды на грабеж и не из-за кровной вражды. Абд эль Керим был рад, что его племя выказало такой новый дух служения, но и опечален; ведь радостями его жизни были быстрый верблюд, хорошее оружие и внезапный набег на стадо соседа, а постепенное достижение целей Фейсала делало эти радости все менее и менее доступными для ответственного лица.
Все утро, не переставая, шел дождь; и мы были рады видеть, что к нам идет все больше воды, и так уютно было в палатках в Семне, что мы отложили наше выступление, пока солнце не засияло снова в начале дня. Тогда мы в его свете поехали к западу по долине. Первыми за нами шли аджейли. За ними Абд эль Керим повел своих людей из Гафы, около семисот из них верховых, и еще больше пеших. Они были одеты в белое, с большими шалями на головах из хлопка с красными и черными полосами, и махали зелеными пальмовыми ветками вместо знамен.
Следом за ними ехал шериф Мухаммед Али абу Шарраин, старый патриарх, державшийся прямо, с длинной, курчавой седой бородой. Его триста всадников были из племен ашраф, клана айаши (джухейна), известные как шерифы, но признаваемые только массами, так как не были записаны в родовую знать. Они были одеты в ржаво-красные рубахи, окрашенные хной, под черными покрывалами, и носили мечи. У каждого был раб, припадавший к крупу верблюда позади него, чтобы помогать ему в бою с винтовкой и кинжалом, присматривать за верблюдом и готовить в дороге. Рабы, как положено рабам бедных хозяев, были очень скудно одеты. Их сильные черные ноги цеплялись за шерстистые бока верблюдов, как клещи, чтобы уменьшить падения, неизбежные на их высоких насестах, и они связывали свои драные рубахи в жгут над поясницами, чтобы спасать их в походе от грязи и верблюжьей мочи. Вода в Семне была целебной, и навоз наших верблюдов изливался в тот день под их колени, как зеленый суп.