Я лежал там, в больном ступоре, с сильной головной болью, медленно коченея от холода, пока свет зари не проник сквозь трещины навеса, и на станции свистнул локомотив. Все это и иссушающая жажда вернули меня к жизни, и я обнаружил, что не чувствую боли. Малейшая боль была моей навязчивой идеей и тайным страхом с детства. Неужели я теперь, к своему изумлению, упился ею допьяна? Но первое движение было мучительным: когда я, раздетый, поднялся на ноги, и покачнулся со стоном, спрашивая себя, не сон ли это, и не вернулся ли я на пять лет назад, скромным рекрутом в Халфати, где нечто в этом роде, менее пятнающее, уже случалось.
Следующая комната была амбулаторией. На двери ее висел комплект дрянной одежды. Я надел ее медленно и неловко, из-за распухших запястий: и взял из аптечки сулему, чтобы уберечься от повторного захвата в плен. Окно выходило на длинную голую стену. Я неуклюже вылез, и пошел, дрожа, по дороге к деревне, встречая немногих людей, что были уже на ногах. Они не обращали внимания; действительно, ничего особенного не было в моей одежде из темного сукна, красной феске и туфлях; но, только постоянно уговаривая себя мысленно, я удержался от глупости показать явный страх. Дераа, казалось, был наполнен бесчеловечной порочностью и жестокостью, и меня потрясло, как холодная вода, когда солдат засмеялся позади меня на улице.
У моста были колодцы, вокруг них мужчины и женщины. Корытце в стороне было не занято. На краю его я набрал пригоршню воды и плеснул в лицо, затем напился, что было для меня очень ценно; и затем побрел вдоль дна долины, к югу, ненавязчиво отступая из поля зрения. Эта долина была скрытой дорогой, по которой наша предполагаемая вылазка могла проникнуть в город Дераа тайно и застать турок врасплох. Так при побеге я решил, слишком поздно, задачу, которая привела меня в Дераа.
Еще дальше человек на верблюде из племени сердийе подобрал меня, когда я ковылял по дороге к Нисибу. Я объяснил, что иду туда по делу и сбил уже все ноги. Он сжалился надо мной и посадил сзади на свое костлявое животное, за которое я цеплялся весь остаток пути, в полной мере познав чувства святого покровителя моих однофамильцев[104] на его раскаленной решетке. Палатки племени были прямо перед деревней, где я нашел Фариса и Халима в тревоге за меня, жаждущих узнать, как прошла моя поездка. Халим был вечером в Дераа, и по отсутствию слухов понял, что правда не была раскрыта. Я рассказал им веселую историю о взятках и плутнях, которую они пообещали держать при себе, громко смеясь над простотой турок.