Уважительно приветствовав меня, молодой человек бросил сумку на мой ковер, сказав: «Твоя», — и исчез так же внезапно, как и появился. На следующий день он вернулся с верблюжьим седлом, равным по красоте, длинные медные рога на его луке были украшены изысканной гравировкой старинного Йемена. На третий день он вновь появился с пустыми руками, в бедной хлопчатобумажной рубашке, и, бросившись передо мной, сказал, что хочет поступить ко мне на службу. Он выглядел странно без своих шелковых одежд, так как его лицо, сухое и изорванное оспой, безбородое, могло принадлежать человеку любого возраста; в то же время он был сложен по-юношески изящно, и что-то в его повадках было от безрассудной молодости.
Его длинные черные волосы были тщательно заплетены в три блестящие косы у каждой щеки. Глаза были слабые, узкие, как щелки, рот чувственный, широкий, влажный, и придавал ему добродушное, наполовину циничное выражение лица. Я спросил его имя; он ответил — Абдулла, по прозвищу Эль Нахаби, то есть Вор, кличка, сказал он, была унаследована от его почтенного отца. Его собственные приключения не принесли ему выгоды. Он родился в Борейде и в юности пострадал от гражданских властей за богохульство. Когда он подрос, неудачное приключение в доме замужней женщины заставила его спешно покинуть родной город и поступить на службу к ибн Сауду, эмиру Неджда.
На этой службе, из-за пристрастия к божбе, он заработал плети и заключение. Поэтому он дезертировал в Кувейт, где снова влюбился. По освобождении он переместился в Хаиле и записался в число служителей ибн Рашида, эмира. К несчастью, там он невзлюбил своего офицера и однажды дошел до того, что ударил его на людях палкой. За это он получил сполна; и, после долгого выздоровления в тюрьме, он был снова выброшен в мир, не имея друзей.
В это время строилась Хиджазская железная дорога, и он пришел на эти работы искать счастья; но подрядчик лишил его части заработка за то, что он спал в полдень. Он в ответ лишил подрядчика головы. Вмешалось турецкое правительство, и в мединской тюрьме ему пришлось тяжко. Однако он через окно сбежал в Мекку, и, благодаря испытанной честности и мастерству в обращении с верблюдами был сделан почтальоном между Меккой и Джиддой. На этой должности он остепенился, забросил свои юношеские сумасбродства, перевез в Мекку своих отца и мать и устроил их торговать в лавке, обеспечив капитал комиссионными от купцов и грабителей.
Прожив год в благоденствии, он был ограблен в дороге, потеряв верблюда и груз. В качестве компенсации у него забрали лавку. После этого краха он сберег достаточно денег, чтобы поступить вооруженным в верблюжью полицию шерифа. За заслуги его произвели в нижние чины, но его привычка драться на кинжалах и сквернословить привлекали слишком много внимания в его отделении; его порочная утроба насыщалась скверной в притонах каждой столицы Аравии. Все чаще его губы подрагивали от сардонического, сального, обманчивого смеха; и он сам подписал себе приговор, когда напал на одного завистливого атейби в суде, на глазах у разгневанного шерифа Шаррафа.