Рекруты принимали свою судьбу безропотно: покорно, по обыкновению турецкого крестьянства. Они были, как овцы, нейтральны, не имея ни пороков, ни добродетелей. Предоставленные самим себе, они могли просто ничего не делать, тупо сидеть на земле. Получив приказ быть добрыми, если время позволяло, они были такими добрыми друзьями и великодушными врагами, каких только можно было найти. Получив приказ надругаться над своими отцами или вспороть животы своим матерям, они выполняли его так же спокойно, как не делали ничего или делали добро. В них была безнадежная, болезненная нехватка инициативы, которая делала их самыми послушными, самыми выносливыми и наименее предприимчивыми солдатами в мире.
Такие люди были естественными жертвами неприкрытой порочности своих левантинских офицеров, их вели на смерть или пренебрежительно бросали без счета. Мы обнаружили, что их на деле использовали всего лишь как бруски для оттачивания подлейших страстей своих офицеров. Так дешево их ценили, что при связи с ними не принимали никаких обычных предосторожностей. Медицинское обследование нескольких партий турецких заключенных обнаружило примерно у половины из них венерические заболевания, приобретенные противоестественным путем. О сифилисе и тому подобном в деревнях даже не слыхали; и инфекция гуляла от одного к другому по всему батальону, где призывники служили шесть или семь лет, а под конец этого срока выжившие, если были из приличных домов, стыдились вернуться и либо поступали в жандармерию, либо, опустившись, нанимались на случайные работы в городах; так падал уровень рождаемости. Турецкое крестьянство в Анатолии вымирало от своей военной службы.
Мы видели, что на Востоке требуется новый фактор, некая сила или народ, превосходящий турок в численности, в эффективности и в умственной активности. История не давала нам повода думать, что эти качества можно завозить готовыми из Европы. Попытки европейских властей закрепиться в азиатском Леванте были однообразно несчастливыми; и мы не испытывали такой нелюбви ни к одному из западных народов, чтобы прельщать их дальнейшими попытками. Наш наследник и наше решение должны были быть местными; и, к счастью, требуемый от них стандарт эффективности тоже был местного масштаба. Соревнование шло с Турцией; а Турция прогнила.
Некоторые из нас рассудили, что этой скрытой силы имеется достаточно у арабских народов (крупнейшего компонента старой турецкой Империи), плодовитого семитского населения, великих в религиозной мысли, в меру трудолюбивых, меркантильных, дипломатичных, но скорее решительных, чем властных, по характеру. Они прослужили пять сотен лет под гнетом турок и начали мечтать о свободе; так что когда, наконец, Англия схватилась с Турцией, и война была развязана на Западе и Востоке одновременно, мы, те, кто верил, что обладает знамением будущего, решились склонить усилия Англии, чтобы вскормить новый арабский мир в ближней Азии.