Соответственно, перед полуночью на нулевой точке в качестве ориентиров были заложены белые ленты. Открытие наступления было намечено на четыре без четверти, но оказалось трудно найти дорогу, и, когда пошло дело на южном редуте, уже почти рассвело. После бесчисленных взрывов бомб вокруг станции и внутри нее, люди бросились в атаку, быстро ее взяли — и обнаружили, что отряд, отвечающий за станцию, достиг своей цели минутой раньше. Эта тревога подняла на ноги средний редут, но они были обречены и через двадцать минут сдались.
Северный редут, где имелась пушка, казалось, был храбрее, и осыпал градом пуль двор станции и наши войска. Бакстон, под прикрытием южного редута, направлял огонь пушек Броуди, который, со своей обычной методичностью, посылал снаряд за снарядом. Сиддонс прилетел на своих машинах и бомбил их, пока Верблюжий корпус с севера, с востока и с запада поливал брустверы яростным огнем из «льюисов». В семь утра последние из врагов тихо сдались. Мы потеряли четверых убитыми и десятерых ранеными. Турки — двадцать одного убитыми и сто пятьдесят человек пленными, две полевые пушки и три пулемета.
Бакстон сразу же поставил турок качать насосы, чтобы он мог напоить верблюдов, пока люди взрывали колодцы и разрушали насосы, а также две тысячи ярдов рельсов. На закате заряды у подножия крупной водонапорной башни разнесли ее по камешку через всю равнину: спустя минуту Бакстон скомандовал: «Шагом марш!», и четыреста верблюдов, поднявшись как один, и ревя, как в день Страшного суда, выступили на Джефер. Доуни с радостью отправился в Аба эль Лиссан, чтобы приветствовать Фейсала. Алленби послал его к Фейсалу с предупреждением. Он должен был умолять того не делать ничего сгоряча, поскольку британская атака была предпринята наудачу и, если она провалится, арабы останутся не на той стороне Иордана, чтобы ожидать помощи. В особенности Алленби просил Фейсала не наступать на Дамаск, но держаться, пока ход событий не станет определенно благоприятным.
Это предупреждение, очень здравое и правильное, отнесли на мой счет. Однажды ночью в Генеральном штабе я в сердцах высказал, что 1918 год кажется мне последним шансом, и мы сможем взять Дамаск, что бы ни случилось в Дераа или в Рамле; потому что лучше уж взять его и потерять, чем не взять никогда.
Фейсал ответил на увещевания Доуни мудрой улыбкой и сказал, что он попытается этой осенью пойти на Дамаск, пусть хоть небо упадет на землю, и если британцы не смогут сыграть свою роль в наступлении, он спасет свой народ, заключив сепаратный мир с Турцией.