Фейсал при этом остался внутри страны один, и скоро оказался в изоляции, на мелководье, поневоле зависимый от местного снабжения. Он терпел это некоторое время, но в августе воспользовался визитом полковника Вильсона в недавно завоеванный Йенбо, чтобы прийти и дать полное объяснение своих срочных нужд. Фейсал и его история произвели впечатление на Вильсона, и он сразу же пообещал им батарею горных орудий и несколько «максимов», под управлением рядовых и офицеров египетского армейского гарнизона в Судане. Этим объяснялось присутствие Нафи-бея и его части.
Арабы воспряли духом, когда они прибыли, и поверили, что теперь стоят наравне с турками; но четыре орудия были двадцатилетней давности, крупповские, с дальностью стрельбы всего три тысячи ярдов; а их команды не были еще готовы разумом и душой к иррегулярной войне. Однако они всей толпой двинулись вперед и дошли до турецких аванпостов, а затем до их прикрытий, после чего Фахри, начинающий серьезно беспокоиться, явился лично, осмотрел фронт и сразу же усилил подразделение в Бир Аббасе, находящееся под угрозой, до трех тысяч. У турок была полевая артиллерия и гаубицы, и вдобавок преимущество высокой наблюдательной позиции. Они начали тревожить арабов косвенным огнем и чуть не попали снарядом в палатку Фейсала, когда внутри совещались вожди. Египетским артиллеристам приказали открыть ответный огонь и подавить вражеские орудия. Им пришлось отвечать, что их оружие бесполезно, поскольку не может покрыть девяти тысяч ярдов. Их осмеяли; и арабы побежали назад, в ущелья.
Фейсал был глубоко обескуражен. Его люди устали. Он многих потерял. Его единственно эффективной тактикой против врага были внезапные вылазки в тылу, быстрые верховые рейды, и много верблюдов было убито, ранено или загнано этими расточительными мерами. Он колебался, вытащит ли всю войну на своих плечах, когда Абдулла задерживается в Мекке, а Али с Зейдом — в Рабеге. Наконец он отвел основную массу своих сил, оставив ветви племен гарб, которые жили в Бир Аббасе, чтобы те поддерживали давление на турецкие колонны снабжения и линии коммуникаций постоянными сериями набегов, в которых он не мог участвовать сам.
Но все же он не боялся, что турки внезапно пойдут на него снова. То, что ему не удалось произвести на них никакого впечатления, не вселило в него ни малейшего уважения к туркам. Его недавнее удаление в Хамру не было вынужденным: это был жест отвращения, потому что он устал от своего очевидного бессилия и решился иметь достоинство хоть немного отдохнуть.