Столь смешанным было общество — шерифы, жители Мекки, шейхи племен джухейна и атейба, месопотамцы, аджейли — что я бросал им яблоки раздора, воспламеняющие темы для беседы, чтобы без промедления выяснить их характер и убеждения. Фейсал, куря бесчисленные сигареты, руководил разговором даже в самые горячие моменты, и наблюдать за тем, как он делал это, было приятно. Он в полной мере выказывал мастерство и такт, обладая подлинной способностью располагать чувства людей в свою пользу. Сторрс умел общаться так же плодотворно; но он выставлял напоказ свою силу, обнаруживая весь свой ум и техничность, все так и плясало в его руках. Фейсал, казалось, управлял своими людьми подсознательно: трудно было узнать, как его дух отпечатывался на них, слушались ли его. Искусство его было таким же великим, как у Сторрса; и оно было скрытым, так как Фейсал был рожден для него.
Арабы любили его открыто: в самом деле, по этим случайным встречам было ясно, какими героями были для племен шериф и его сыновья. Шериф Хуссейн (Сайидна, как они его называли) был внешне так чист и мягок, что для несведущих казался слабым; но эта внешность скрывала мастерскую политику, глубокое честолюбие и не свойственную арабам дальновидность, силу характера и упрямство. Его интерес к естественной истории вдохновил его спортивные инстинкты, и делал его (когда он того желал) точной копией бедуинского принца, в то время как мать-черкешенка наделила его качествами, чуждыми и туркам, и арабам, и он выказывал значительную проницательность, прибегая то к одной, то к другой части своего наследия, чтобы пользоваться своими преимуществами.
Но школа турецкой политики была столь постыдна, что даже лучший не мог выйти из нее незапятнанным. Хуссейн был в молодости честным, откровенным, и он научился не просто подавлять свою речь, но использовать речь для сокрытия своих подлинных целей. Это взращенное в нем искусство стало пороком, от которого он не мог освободиться. На старости лет двуличие затеняло все его общение. Как облако, оно скрывало его решительность, его житейскую мудрость, его бодрую силу. Многие отрицали в нем такие качества: но история доказала их.
Одним из примеров его житейской мудрости было воспитание его сыновей. Султан заставил их жить в Константинополе, чтобы они получили турецкое образование. Шериф Хуссейн видел, что образование это было всесторонним и качественным. Когда они вернулись в Хиджаз молодыми «эфенди» в европейских одеждах и с турецкими манерами, отец приказал им переодеться в арабское платье; и чтобы освежить их знание арабского, дал им товарищей из Мекки и послал в пустыню с отрядом на верблюдах патрулировать дорогу паломников.