«Я шел в школу, как на Голгофу»
Школьные годы будущего Патриарха
Средний сын протоиерея Михаила и Раисы Гундяевых, Владимир, будущий Патриарх Московский и всея Руси, родился 20 ноября 1946 года.
Его детство и юность прошли в городе на Неве — Северной столице России. Этот город наложил отпечаток на всю его последующую жизнь, оставив в его душе сильные и яркие воспоминания: «В этом городе не просто происходило мое становление, но и прошла значительная часть моего церковного служения. Сам по себе город, конечно, совершенно особенный: здесь встретились две культуры, две цивилизации. С одной стороны, это город, построенный западными архитекторами, но с другой, — это православный город. То, что величественные православные храмы Петербурга построены в западном стиле, свидетельствует не о слабости наших предков, а о силе русского духа. Мы не боялись в XVIII и XIX веке встречаться с иной культурой, потому что сами были очень сильны. Кстати, непременным условием любого диалога с людьми иной культуры должна быть внутренняя сила того, кто в этот диалог вступает, иначе разговор заканчивается поражением, а может быть, даже и порабощением. Так вот, православный Петербург никогда не перестал быть русской столицей и православным городом, несмотря на то, что в нем — в культурном отношении — происходила встреча с Западом. Сочетание верности своим принципам с готовностью к диалогу — это у меня от моего петербургского воспитания»[37].
Володя Гундяев. Кон. 1940-х гг.
Однако в 1946 году город на Неве не был ни западным, ни православным, не был он и Петербургом. Это был, прежде всего, советский город: он носил имя вождя мирового пролетариата, и гнет тоталитарной идеологии ощущался в нем не меньше, чем в других городах Советского Союза. Храмов было немного, и атеистическая пропаганда пронизывала все сегменты общественной жизни, включая систему среднего и высшего образования.
С самого раннего возраста Володя горел желанием служить Церкви: «Я всегда хотел быть священником: не помню того времени, когда бы я не хотел быть священником. Вскоре после того, как я научился ходить и говорить, я потребовал, чтобы у меня было свое облачение. Одна монахиня, алтарница в храме Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище в Ленинграде (это первый храм, где служил мой отец), сшила мне из части старого протодиаконского ораря епитрахиль, а мама сделала палицу. Какую-то ткань я использовал в качестве фелони — и „служил“. К отцу приходило довольно много людей, интересовавшихся Церковью: в основном это была ленинградская интеллигенция. Жили мы тогда очень бедно: помимо совсем маленькой комнатки, где находились книги отца и его письменный стол, у нас была одна 19-метровая жилая комната на Васильевском острове (на пять человек семьи). В этой 19-метровой комнате и прошло мое детство, там я и „служил“»