сам руками своими его туда прилеплял! Дай, думаю, стерва, всыплю тебе. Целюсь, значит, высовываюсь, а по мне товарищи его так и начали бить из своих пищалей! Пули цокают в стену рядом со мной, щепки летят, я присел, а сам думаю про того, хрен тебе, а не дерн наш! Перекрестился, выглянул, стрельнул в него, даже не целился. Потом гляжу, в руку ему, видать, попал. Огниво выронил, бежит обратно к своим насыпям, ноги…
Не выдержав, хихикнул, утер слезы:
— Ноги, как утенок, в разные стороны… Скачет, кричит. Мне Микитка сует другую ручницу, заряженную, я снова целюсь, ка-а-ак дал! А он, леший, подпрыгивает да за задницу обеими руками!
Взрыв хохота. Никифор, усмехаясь краем губ, с прищуром глядит на говоруна усталым взглядом.
— Ну добил его, не? — спросили его.
— Не ведаю! — утирая слезы, отвечал ратник. — Оттащили его товарищи. А мне в ответ ухо отстрелили, собаки!
И указал на кровоточащий обрубок вместо левого уха.
— Не кручинься. Не срамное место же тебе отстрелили! — съязвил кто-то, и снова раздался взрыв хохота. Смех понемногу угас, вновь настала тишина, лишь негромко потрескивал тусклый костер.
— Никифор Степаныч, — обратились улыбающиеся молодые ратники к Чугуну с горевшими от любопытства взорами. — Нам баяли, как ты по приказу царя подчистую дом боярина Никиты Захарьина ограбил на Москве! Верно то иль нет?
Никифор покосился на чернобородого с упреком.
— А что я? — угадал мысли старшого стрелец. — Я токмо баял, как собаку эту пристрелил во дворе боярина!
— Да уж, пристрелил! Из двух ручниц разом животину убить не смогли! — съязвил Никифор. — Поведай лучше, как ты в штаны напустил, когда боярин с лестницы спускаться стал да в очи тебе заглянул!
Насмешливый гогот зазвучал со всех сторон. Чернобородый, раскрасневшись, тоже засмеялся и махнул рукой, мол, оставь.
— Чего нам те бояре! Правильно делал государь, что грабил их да смерти подвергал! От них на Руси все беды! — повестил с места седой ратник с повязкой на правом глазу. — Токмо боярам на Москве по-прежнему тепло. А нам, видать, не дождаться помощи, братцы… Помирать придется тута…
— За что помирать? За золу да пепел? Тут и людей-то не осталось, сколь схоронено под сгоревшими развалинами! — подхватил кто-то.
— Верно! Верно!
Никифор молчал, глубоко задумавшись, глядел на костер.
— Нет, братцы, ежели биться не станем, почитай, отдадим врагу Новгородскую дорогу, — продолжал ратник с повязкой.
— Эх, сбежать бы, да некуда… Поляки проклятые город обложили со всех сторон, — вторил ему чернобородый.
Говорили о недавно присланном из Москвы воеводе Иване Воейкове, который, по государеву приказу, возглавил оборону. Среди тех, кто сидел у костра, его не было — он без надобности редко покидал свою избу, пока еще чудом уцелевшую от огня.