— Господи, — пронеслось по рядам московлян.
— Прощайте, братцы, — протянул чернобородый весельчак и шумно выдохнул.
— С Богом…
Замерли, изготовились, увидев возрастающую вооруженную толпу, облаченную в чудные легкие доспехи. Воейков, стоявший рядом с Никифором Чугуном в первых рядах, со звоном выхватил саблю. С утробным и страшным криком толпы наемники бросились гурьбой на московитов. Стрельцы дали залп из пищалей, опрокинув первый строй наемников, но второй всей мощью обрушился на них, а следом третий, четвертый, возникла недолгая свалка, и упорная рубка вскоре превратилась в резню. Окружив защитников, наемники остервенело секли и кололи их, страшно обезображивая тела. В считанные секунды весь гарнизон Великих Лук был уничтожен. Покончив с ними, вкусившие крови наемники бросились дальше, врывались в уцелевшие дома, грабили и убивали без разбора всех, кто попадался им на пути, не щадя ни старых, ни молодых. Словно собаки, жеманные европейцы дрались между собой за то немногое, что представляло здесь цену. Над догорающим городом, охваченным плотной пеленой дыма, звучали звуки ружейных и пистолетных выстрелов, страшные крики, детский плач, вой, а через бреши в развалившейся черной стене продолжало входить польское войско.
Баторий, сидя верхом на черном жеребце, наблюдал за падением крепости и уже принимал поздравления от свиты. Внезапно невероятной силы взрыв раздался где-то в центре города, такой, что дрогнула земля и обрушилась часть деревянной стены.
— Черт возьми, узнайте, что там! — с раздражением и волнением проговорил Баторий, унимая испугавшегося коня.
Оказалось, огонь подобрался к пороховой избе, и мощным взрывом убило более двухсот наемников, что находились неподалеку. Исполнился замысел покойного Никифора Чугуна…
Андрей Курбский со своим отрядом в составе основного войска въезжал в уничтоженные Великие Луки. Давно, еще до побега, ему часто приходилось бывать здесь. Теперь он не мог узнать одну из важнейших русских крепостей — тяжелый белый дым укрыл мертвый город, похожий на заброшенное кладбище с виднеющимися в пелене остовами разрушенных домов. Убитые лежали всюду, и кровь, почерневшая от золы и пепла, обильно стекала по холмистым улицам. Наемники сновали всюду, рыскали в поисках наживы, бранились, дрались. Как скоро они превратились в диких собак! Курбский ловил на себе их взгляды, пропитанные ненавистью, и держался как можно ближе к своему отряду.
Князь выехал на площадь, где ранее стоял храм, превратившийся ныне в руины, и где вповалку лежали убитые защитники города, обезображенные до неузнаваемости.