Юноша Петр был сыном старшего брата Ивана Меньшого — Никиты Васильевича Шереметева, казненного в такие же тревожные годы, накануне создания опричнины. Иван Васильевич взял его к себе в семью и воспитывал, как родного сына, и теперь этот одиннадцатилетний мальчик был для боярина живым напоминанием тех страшных лет. Что, ежели и его теперь казнят и уличат в каком-нибудь грехе? Как быть детям и жене?
В те годы от рук государя пострадали оба старших брата Ивана Меньшого — Иван Большой, из застенка отправившийся прямиком в монастырь, и Никита Васильевич, убитый в темнице по обвинению в сговоре с ляхами. Тогда Иван Васильевич решил верной службой вернуть порушенную честь семьи, потому и воевал долгие годы в Ливонии, потому и стоял насмерть в битве при Молодях. Все для того, дабы у государя не было повода и помыслить о том, что боярин Шереметев может быть изменником. Но спасет ли это сейчас?
Узнав о рождении сына, Иван Меньшой позабыл о своем страхе, устремился с пасынком Петром в Коломну, к любимой жене. Туда же отправились тотчас младший брат боярина Федор, и его верный друг, дьяк Андрей Щелкалов.
Роды были тяжелыми, и Домна Михайловна встретила мужа в постели в то самое мгновение, когда кормила новорожденного. Светящийся от радости Иван Васильевич, широкий и большой, как медведь, сгреб ее в счастливые объятия вместе с сыном, и маленький Федя (назвали в честь любимого брата Домны Михайловны, Федора Михайловича Троекурова, стоявшего тогда на воеводстве в далеких Чебоксарах) заревел, схватив цепкими пальчиками распашонку матери.
— Ну, подержи, подержи, — вымученно улыбаясь, дозволила Домна Михайловна, отдавая младенца отцу. Федя пищал еще пуще, пугаясь, видимо, густой черной бороды родителя, и незнакомого ему тяжкого запаха конского пота.
— Богатырь! Богатырь! — улыбаясь во все зубы, кричал Иван Меньшой, и Петя все норовил заглянуть через его широкие плечи на новорожденного брата, а Елена, все эти дни находившаяся подле матери, отпихивала его:
— Куда лезешь? Уронишь!
— А ну, не толкайся! — гневно сморщив лоб, ответил Петр и тоже толкнул сестру.
— Не ругайтесь! — строго сказала им Домна Михайловна. — Хуже кошки с собакой.
— А чего он лезет? — обиженно надув губы, вопросила Елена. Петр гневно погрозил ей кулаком.
— Даже тут не можете дружно меж собою! — вымолвила с грустью боярыня, уже привыкшая к тому, что Елена так и не приняла брата, чужого, как ей казалось, не достойного любви ее дорогих родителей.
И Иван Меньшой и не обращал уже внимания на детские распри — он был весь поглощен новорожденным сыном. Он держал крохотный сверток, глядел на сморщенное личико младенца, только-только успокоившегося и, кажется, уснувшего у него на руках.