— Это добрый знак! — прошептал он, любуясь маленьким Федей. — Это добрый знак!
А вечером прибыли гости — дьяк Андрей Щелкалов и брат боярина, Федор Васильевич. Уже отгуляли праздничное застолье, уже выносила кормилица им на поглядки новорожденного, который тут же разревелся, едва отец, жарко дыша бражным духом, снова взял его на руки. Уже выпили и за скорый отъезд Федора Васильевича в Тулу, куда его назначили воеводой. Тряся кулаком, он все возмущался, что князь Михаил Тюфякин, назначенный на воеводство вместе с ним, уже начал с Федором Васильевичем местническую тяжбу, не желая на равных служить с ним. Ивана Меньшого это особенно задело — крепким медом принялся тушить он свою подавленную ярость, а Щелкалов успокаивал Федора Васильевича, мол, государь сего не потерпит, встанет на стороне Шереметева, лишь бы в Туле все было спокойно.
Утихло застолье. Щелкалов сидел улыбчивый, умасленный, как довольный кот. Он потучнел в последние годы, приобщившись к обильным яствам и питию. С прищуром он глядел, как Федор Васильевич уже клевал носом, устав с дороги и перебрав крепкого меда.
— Сходи-ка ты, Федя, воздухом подыши, — напутствовал Иван Васильевич заплетавшимся языком.
— Да ты и сам, Ваня, тоже хорош! — протянул Щелкалов, хитро улыбаясь. Федор Васильевич тяжело встал из-за стола и направился к сеням. Иван Меньшой хлебнул квасу и тряхнул головой, прогоняя хмель.
— Я ждал тебя, Андрей, — тихо произнес он, — хотел, дабы ты мне наконец рассказал, что в Москве происходит.
Щелкалов тут же сделался серьезным.
— Ты же подле государя денно и нощно находишься! А он с весны на собраниях думы не бывает! Ныне и царевич Иван перестал появляться…
Тем временем Федор Васильевич, справив во дворе малую нужду, вновь направился в дом и, заметив в углу сеней, где он оставил саблю и дорожное платье, какое-то шевеление, остановился. Так и стоял он, охваченный страхом, пока не разглядел, что это Петька, хоронясь, тащит саблю Федора Васильевича по полу, уже прицепив к своему поясу.
— Ах ты, щенок! Я тебе покажу, как воровать! Покажу! — процедил сквозь зубы Федор Васильевич и, шатаясь, направился к сыновцу, схватил его за воротник и отвесил тяжелую оплеуху, сорвал свою саблю с его пояса, бросил ее в угол и замахнулся снова, но мальчик крикнул, закрыв лицо руками:
— Не бей больше, не бей, дяденька!
Прибежавшая на шум кормилица, с укором глядя на брата боярина, увела плачущего мальчика в дом. Довольный собой, Федор Васильевич, расправив плечи, вошел в светлицу, где сидели Иван Меньшой и Щелкалов. Шатнувшись, вошел и с порога будто споткнулся о тяжелый взгляд старшего брата.