— Да уберите вы его! — приказал вышедший вперед стрелецкий голова, и двое стрельцов, послушно вскинув ручницы, поочередно выстрелили. Жалобно взвизгнув, Буян, повалившись на бок, отскочил в сторону и, скуля, начал метаться на одном месте, пятная землю кровью. Стрелецкий отряд, осмелев, вступил наконец во двор. Никита Романович, багровея от гнева, с крыльца грозно глядел на незваных гостей. Стрельцы вновь замерли, увидев разъяренного боярина и его сыновей на пороге дома. Буян уже не бился, с вывалившимся из открытой пасти языком лежал он на боку и продолжал жалобно и громко скулить, косясь темным глазом на стоявших над ним стрельцов. Стрелецкий голова, облаченный в отороченный мехом кафтан, вновь выступил вперед и, не снимая соболиной шапки, ответил Никите Романовичу:
— Именем государя велено тебе, боярин, добровольно отдать нам утварь и корм, ибо уличен ты в неправдах и измене.
— Измене? — вскипел Александр и выхватил из-за пояса кинжал. Федор удержал его за руку и, взглянув грозно, велел ему молчать. Молчал и Никита Романович. Он глядел в седобородое, грубо отесанное лицо старшого, вспоминая его. В Кремле ему часто доводилось видеть этого мужика, говорили, что он старый вояка и за особые заслуги был записан в чин головы стрелецкого полка, расположенного в Москве. Сомневаться в том, что эти люди пришли по приказу Иоанна, не стоило.
— Дозволь мирно исполнить государев приказ, — продолжал седобородый. — Не хочется лишнюю кровь проливать.
— Пса почто убили? — с болью выплеснул Александр, выступив из-за спины отца. Буян, оплывая кровью, все еще скулил у ног стрельцов. Наконец, один из них, приставив к голове несчастного пса дуло пищали, выстрелил. Окутанный пороховым дымом, Буян забился в короткой судороге, вытянулся и тут же затих.
— В последний раз тебе говорю, отступи! — грозно завил седобородый, глядя прямо в очи Никите Романовичу.
— Как звать тебя? — не отводя глаз, вопросил боярин.
— Никифор Чугун — так меня величают! — задирая бороду, отвечал голова. — Ежели захочешь меня найти опосле, спроси у любого стрельца, все меня знают! Но я не враг тебе, боярин. Служба есть служба.
— Уведи баб и младших в дальнюю горницу, сторожите их! — молвил Никита Романович сыну Федору. Тот было воспротивился, но отец приказал: — Оба! Живо!
Нехотя сыновья ушли в дом. Никита Романович тяжело спустился по крыльцу и, не сводя взора с Никифора, подошел к нему и молвил в самое лицо:
— Ежели кого из холопов моих или дворовых тронете, а уж тем паче кого-нибудь из моих детей, я тебя лично убью.