Узбечка Анархон пошла на попятную, видя, как распалилась Батийна:
— Ну довольно. Ваши горы останутся с вами!
Еще вертелось у нее на языке: «Живи себе со своими вшами, серошубая киргизбаевская баба», по сказать это Анархон не осмелилась. Одно дело в своем кругу высказывать без оглядки все, что придет на ум, а тут с чужими женщинами, да еще разноязычными… Анархон стала осмотрительней. И даже подосадовала на себя, что невзначай вырвалось у нее оскорбительное словечко. Будто она, горожанка Анархон, выхвалялась перед приехавшей из глуши Батийной.
Батийна не могла долго успокоиться: на оскорбление надо ответить оскорблением, унижением на унижение. Упрямая, как настоящая жительница горного захолустья, она донимала Анархон колкостями:
— Не очень-то заносись передо мной! Сама ты, сартовская жена, целый день сидишь взаперти в четырех степах, закутаешься в свой чапан и глядишь в единственную дыру!..
— Прикуси лучше свой язык, Батийна, я не сартовская жена… — не выдержала Анархон.
Батийна, громко смеясь, провела пальцем по своей щеке.
— Айрёк, айрёк![16] Ты сартовская жена, айрёк!
Анархон выругалась непристойным словом. Батийна, откинув голову, продолжала передразнивать Анархон:
— Айрёк, сартовская жена, айрёк!..
Видя, как женщины унижали одна другую, Рабийга сказала примирительно:
— О, аллах… Хоть бы ты унялась, что ли, Батийна…
Батийна мигом обернулась к ней:
— Вы что, татарка и сартовская жена, решили вместе навалиться на меня, раз вы городские?! Ведь сообща едем по этой дороге: благодарите Ленина, что он добыл свободу всем нам, угнетенным женщинам Востока… Одна называет меня неотесанной, а другая с усмешкой будто подтверждает — верно, мол, это… Если вы городские, так вам можно измываться над людьми горного аила? Если горы плохи, по-вашему, то вы не давайте киргизам, выросшим в горах, своих овец и лошадей, чтоб они их откармливали! Не пейте молока коров, которых пасут киргизы!
Рабийга хотела поскорее примирить Анархон и Батийну.
— Э-эй, аллах… Крепко же вы обиделись…
— Как мне не обижаться? — прервала ее Батийна. — Не успела я и рта раскрыть, как вы назвали меня «неотесанной киргизкой». Как бы вам показалось, если б я вас обозвала жалкими призраками, что заживо похоронили себя в серой конуре с четырьмя стенами? Думаете, горожане свалились с неба, а люди из глуши слеплены из глины? Все мы зачаты отцами да рождены матерями. Ни один человек не выше другого.
Батийна мысленно признавала, что горожане гораздо разбитнне и смышленее безграмотных людей из глуши. Батийна подметила это отличие городских людей — ловкость, изворотливость, присущую и молодым и старым расчетливость. Она почувствовала себя ущемленной, как только оказалась на городской улице, когда рыжая девчонка со взлохмаченными волосами пугнула ее копя. «Дети и те, наверное, не считают нас за людей», — подумала она про себя. Даже дома у Копыловой Батийна чувствовала себя неловко. На улице и когда бродила по рынку, она обратила внимание, что люди из аилов суетливо озираются по сторонам, громко между собой разговаривают. А горожане — те подчеркивают свое превосходство перед людьми из глуши.