, на поединок с мужчинами. Бесспорно и то, что Батийна может, когда вернется домой, собрать своих аильчан и рассказать им, что видела и слышала в пути.
«А что ждет меня?» — невольно задумывалась Анархон.
Ракийма, гораздо старше и степеннее своих спутниц, держалась тихо-спокойно, словно отбившаяся от отары коза.
«Дай бог вернуться домой живой и здоровой, поцеловать своих детей, порадовать их кое-какой обновой».
Перед глазами Ракиймы то и дело вставала ее комолая черная корова.
«Сумеют ли без меня подоить корову? Ой, боже, как бы не вскочила какая болячка на вымени, как бы оно не ссохлось!»
А Рабийга, которая могла вскочить и спрыгнуть с арбы на ходу, разговаривала громко и весело, заразительно смеясь, и чувствовала себя запросто с русскими. Когда она говорила с возницей, трудно было сказать, русская она или татарка. Оба при этом размахивали руками, оба бормотали на совершенно непонятном языке.
Батийну то смех разбирал, то досада, что вот она, как глухонемая, ничего не понимает: «Правду, оказывается, говорит Анархон, что мы, сидя вечно в своих юртах, остались темными незнайками, отстали от женщин других народов. Почему мне было не научиться по-русски, тогда бы я сказала: «Оставайся ты хоть трижды капыром[20], только удели мне долю от своего калача!»
Прошло более месяца, как Батийна со своими подругами находится в пути, если считать и те дни, когда останавливались в Токмоке, Пишпеке, чтоб дать отдых коням. Бесконечной извилистой лентой тянется дорога вдоль Великих гор, то продираясь сквозь заросли чия, то переваливая через хребты или выходя на равнину.
Гремят копыта на жестких такырах, скрипят, подпрыгивая, брички. Испуганно поднимает голову задремавшая Анархон: «Ой-е, где конец пути? Боже, как она далеко, Москва…» Наверное, еще больше, чем Анархон, осточертела дорога Батийне: «Чем маяться в этой тряской, скрипучей арбе, куда бы лучше скакать на коне!»
Когда ветер дул в лицо, пыль еще не так донимала их. Но когда он дул в спину, густые облака накрывали арбу, заполняя ее удушливым туманом и ослепляя путниц. Не в силах продохнуть, Батийна закашлялась, прикрыв рот и нос платком. «Ох уж эти бабы, не умеющие ездить на коне!.. — подумала она с тоской. — Мы с Ракиймой мучаемся из-за этих слабозадых баб!! Если б они могли ездить верхом, мы не глотали бы пыль сейчас. Сама власть, которая выбрала нас делегатками, посадила бы нас на отборных коней. Четыре коня для четырех баб всегда бы нашлось. Что бы мне в канткоме сказать: поедем, мол, лучше на конях. Получили бы бумажку с печатью: разрешается, мол, таким-то… ехать на конях, отобранных в байских табунах. Не задыхались бы в арбе, а скакали на отборных конях во весь опор, отпустив поводья, а заскучали б немного, поборолись бы меж собой, поразвлекались и сами бы не заметили, как доскакали б до светлоликой Москвы…»