И Батийна, измученная дорожной тряской и изнурительной пыльной жарой, цепким кобчиком накинулась на своих подруг, вымещая на них свою досаду:
— Называете меня отсталой женщиной, серой киргизкой, а сами лучше бы научились ездить верхом. Не пришлось бы тогда глотать пыль, как сейчас, и хлопать глазами, точно суслики в норе.
Подруги не смогли сдержать невольного смеха.
Впрочем, замечание киргизки, до того никуда не ездившей дальше родного аила, показалось им по-своему уместным и справедливым. Теперь уже ни Анархон, ни Рабийга не чувствуют своего превосходства. Ни одна из них не пускалась в столь длинный путь, не видела столь больших городов. Хоть Анархон родилась и выросла в городе, она сейчас тоже настороженноиспуганно оглядывалась по сторонам.
Эта женщина, которая вынуждена была с малых лет заслонять свое белое лицо темным воротом чапана, теперь сбросила паранджу… Но долговечна ли эта свобода, озарившая лицо Анархон? Может, это всего лишь манящее видение, которому суждено погаснуть, словно вспыхнувшая на миг молния, и тогда бедная женщина опять обречена мучиться и страдать… Даже во сне не покидают Анархон эти тревоги…
Качаясь, подремывая в бричке, она вздрогнула, разбуженная страшным сновидением…
…Идет она, неся под мышкой зеркало из крепкого толстого стекла, идет без паранджи, с открытым лицом. Вдруг из-за угла неожиданно выскакивает муж Тургунбай: «О-о… подлая шлюха! Не смей осквернять мой священный дом!» С трясущейся бородой и налитыми кровью глазами, Тургунбай зарычал, замахнулся. Над головой Анархон навис ржавый топор с кривым топорищем. «Дорогой мой муж! Что случилось?» Анархон раскинула руки, отскочила в сторону. В это время из-под мышки у нее выпало зеркало и вдребезги разбилось о камень. Но вместо осколков стекла задымился на полу рассыпанный из большой чаши плов. Вне себя от огорчения и досады, Анархон жалобно посмотрела на мужа и развела руками: «Как же теперь быть, душа моя, муж мой? Этим пловом я хотела угостить тебя…»
Тургунбай тотчас преобразился, отшвырнув в сторону топор, опустился на колени и стал горстями собирать с пола рассыпанный плов. Никакой это не плов, а вязкая темно-бурая грязь, в которой он перепачкал руки… Тургунбай, словно разочарованный ребенок, залился горькими слезами. И сразу обессилел. Подняв на жену умоляющий взгляд, он что-то пробовал сказать. Но голос его не дошел до Анархон…
А что, если этот сон — предчувствие беды? Бедная Анархон встревожилась. В её ушах стоял голос мужа: «Домулла[21] Насуха сказал мне: «Если не убьешь свою жену, которую ждет огонь ада, забудь дорогу в мечеть!» Скажи, жена, как мне быть?»