Букен чуть не выболтала свои тайные намерения сидящей рядом родственнице. «Сохрани аллах»! — спохватившись, подумала она. Посинелыми губами она с трудом выдавила из себя, уставившись на соседку внезапно погасшими, словно неживыми, глазами:
— Не надо больше говорить о ней, о создатель! Не будем мучить себя, дорогая, думая о ней. И пусть эта салбар летит вверх тормашками с бычка. Распялит свою поганую шкуру по камням! Если каждый раз переживать, что она роняет мою честь, от меня кожа да кости останутся, о боже!
Напускное спокойствие Букен возымело свое действие. Ее говорливая соседка, которой не терпелось разжечь пожар сплетен и пересудов, вмиг остыла и не без сожаления, надо сказать, прошлепала толстыми губами:
— Твоя правда, байбиче. Да ведь обидно! Как-никак, когда бесятся и сходят с ума такие вот глупые овцы, вроде Зуракан, их позор ложится тенью на всех нас.
— Эй, почему ты не урезонишь свою работницу? — обратился к байбиче назавтра Серкебай. — Поговаривают, будто она оседлала бычка и скачет наперегонки с мальчишками? Что это значит? Неужели ты хочешь, чтоб про меня болтали, что Серкебай-де заигрывает со своей батрачкой?
Но Букен успокоила мужа:
— Что ты, бай! Не вздумай оставлять своих добрых старых привычек, когда носил на руках женщин, лелеял их! Захромает конь, коль собьется со своего хода, захромает и батыр, пренебрегший своими привычками. У хорошего человека тебетей никогда не теряет своего вида, мой бай. К тому же — изменишь старым привычкам, сразу бросишься людям в глаза, словно белый верблюд среди множества верблюжат. Лучше держись по-прежнему величаво, степенно, крепко сиди на своем гнедом, не теряй ни на кончик мизинца своего достоинства, бай-аке. А с женщины, которая вечно сидит дома, какой спрос? Она может и накричать, и отругать. Меня, бабу, в Шыбыр не сошлют. Захочу — и любого, кто заденет меня, огрею горящей головешкой по темени. Так что уж позволь с нашими зарвавшимися батраками расправиться мне самой!
Букен ранним утром в пятницу распорядилась, чтобы замесили тесто, а Текебаю с Зуракан наказала оставаться возле нее и никуда из аила не отлучаться. Зуракан было оседлала серого вола, чтобы ехать за дровами (последнее время она уже не таскала дрова на себе, а возила их на быках), но Букен ласково остановила ее:
— На сегодня дров хватит, Зуракан. Сегодня за дровами ехать нет надобности, лучше останься, помоги Каликан. Ты ведь знаешь, она не очень расторопна. Пока раскачается да примется за дело, смотришь, новый год пора справлять.
Байбиче первая сняла с плеч шубу, сложила втрое, бросила на стопку одеял и засучила рукава. У Байбиче, которая проводила обычно свои дни на почетном месте юрты, не очень утруждая себя работой, были белые круглые руки. На средних, безымянных и указательных пальцах поблескивали серебряные кольца, усеянные янтарными глазками; тяжелые браслеты на запястьях были тоже очень красивы. Оборки ее платья из шелестящего голубого шелка развернулись веером, когда она присела на почетное место, попросив полить воды ей на руки. Приветливо улыбнувшись Зуракан, которая склонилась над ней с кашгарским чайником, Букен проговорила, будто дочь родную убеждала: