Когда на третье лето после долгой разлуки Чингиз по вызову матери приехал наконец домой, Айганым поразилась, она не сразу узнала сына. Перед ней был вытянувшийся, даже слишком высокий подросток. Он, пожалуй, выглядел бы неуклюже длинным, если бы не военная форма, придававшая ему вполне взрослый вид, скрадывавшая некоторую угловатость. Он поздоровел, окреп, стал розовощеким.
А как хорошо он говорил, какие слова появились в его языке. Видно, много знаний он приобрел. Познакомившись с мусульманскими науками еще дома, он теперь так углубился в них, что мог свободно толковать содержание Корана. На азиатском отделении войскового училища преподавание велось на татарском и чагатайском языках, изучался и арабский. Одновременно шло обучение русскому письму и чтению. Военное дело и общеобразовательные предметы преподавались, понятно, тоже по-русски.
Но если мать не сразу узнала сына, то Чингиз был просто потрясен видом матери. Он привык к ней, стройной и высокой, привык к ее ясным черным глазам, к теплым рукам с гладкой приятной кожей. За годы разлуки она располнела, расплылась, обрюзгла. В свои почти сорок лет она вдруг сразу стала неопрятной жирной старухой. В ней изменилось все — от вздувшихся, потерявших гибкость пальцев до помутневших, тускло проглядывающих сквозь набрякшие веки глаз. Прежними оставались только сжатые тонкие губы. Но, увы! Стоило Айганым приоткрыть рот, как вместо недавних жемчугов, словно нанизанных на нитку, теперь желтели редкие разрушающиеся зубы.
Чингиз все милое аульное детство любовался матерью и гордился тем, что он ее сын. Он испугался в эту встречу, расстроился. И своим уже не детским умом сообразил, что не только жирная и обильная пища и совсем не заботы по кокчетавскому округу, а несчастья и обиды, внезапно обрушившиеся на нее, сделали свое недоброе дело.
Айганым тяжело дышала и постоянно жаловалась на сердце. Случались с ней и обмороки.
Порою, во время сердечного приступа, она думала с тоской и страхом: «А вдруг умру. Умру, так и не повидав сына». И сейчас, когда он приехал, полный здоровья и силы, Айганым, испытывая прилив материнской радости, впервые вздохнула с облегчением. Тоска уходила, как дымок костра в синее небо, и болезнь почти не давала знать о себе.
Она теперь не сомневалась в светлом будущем своего мальчика. С новой силой женщиной завладела мечта: «Увидеть бы, как женится мой Чингиз, а там и смерть не страшна».
Эту мечту можно было бы осуществить и теперь. Как говорится, человек в тринадцать лет хозяин очага. А Чингизу уже четырнадцать. В такие годы сплошь да рядом в аулах справляют свадьбы. Да вот беда — невеста еще маленькая. Только десятый год пошел дочке Чормана. По законам шариата девочку можно выдавать замуж и в таком возрасте. Но казахи не соблюдают этого мусульманского обычая. Они ждут, когда девочке исполнится тринадцать. Пришлось ждать и Айганым. Четыре года было еще впереди.