И вдруг эта весть. Весть, летящая стрелой в сердце: едет мать!
И новая весть: завернула по пути в аул Чормана.
И еще более горькая весть: мать и Чорман едут вместе, невеста с ними.
Чингиз вспоминал обещание матери приехать в Омск и устроить той в честь окончания ученья. Время исполнить обещание приблизилось. Но мать почему-то не поехала прямо через Кзылжар. Значит, этот крюк в три раза больше обычного пути сделан ради дочери Чормана. Значит, мать узнала о его отношениях с Диль-Афруз. Значит, они попытаются принести ей и мне несчастье. Пусть приезжают! Пусть пытаются! Я буду стоять на своем. В крайнем случае останусь в Омске. Мне же предлагают здесь службу. Что они тогда со мной сделают?
Так, рассуждая сам с собой, Чингиз предчувствовал неминуемую схватку. По возможности мягко, чтобы не напугать свою Диль, он рассказал ей об этом.
Впрочем, омским казахам и даже всем мусульманам было уже известно во всех подробностях и о поездке, предпринятой Айганым и Чорманом, и о событиях, происходящих в доме купца первой гильдии Сейфсаттара. Слухи эти коснулись и ушей Диль-Афруз еще до того, как с ней начал разговор Чингиз. Одинокой птицей, застигнутой в ровной степи бураном, чувствовала она себя. Куда бежать, где спрятаться, что делать? Она представляла неукротимый нрав Айганым, властную степную силу Чормана. Ей было хорошо известно, что Чингиз не только уважает мать, но и побаивается ее. И без того неприятный приезд Айганым и Чормана совсем омрачился появлением в Омске Зейнеп, любимой дочки султана и келин ханской вдовы.
Все это пришло на память Диль-Афруз в минуты разговора с Чингизом и с новой силой взволновало ее смятенную душу. Диль не выдержала, ахнула и упала в обморок. Но даже когда она пришла в себя, Чингизу не легко было ее успокоить. Ей было худо еще и потому, что в доме все знали о случившемся, а отец в это время находился по своим торговым делам в Семипалатинске. Ведь только гибкая камча Сейфсаттара могла навести порядок, прекращала споры четырех жен. Они и в обычное время постоянно ссорились, жили как кошки с собаками, желая друг другу зла. Они не здоровались между собой. Но если можно было сделать хотя бы одной из них какую-нибудь пакость, три остальных дружно объединялись. Так случилось и на этот раз. Все три жены злорадствовали, нагло подсмеивались и над Диль-Афруз и над ее матерью. Гульхан беспомощно суетилась и причитала у постели дочки.
Диль-Афруз пролежала несколько дней, в рот ничего не брала, кроме воды. А когда она наконец встала, в Омск приехали виновники ее несчастья.