Придя в знакомый дом, Вубани села на циновку перед дукуном и несколько минут молчала. Усталость и скорбь были в ее лице. Она очнулась от забытья, лишь когда дукун спросил, что ее привело к нему.
— Отец мой, — промолвила Вубани, — ты всегда был для меня надежной опорой, приходил на помощь во всех моих бедах и горестях. Ты видишь дальше и знаешь больше, чем я. И вот я снова пришла к тебе за советом.
— Опять тебя огорчил Тамбера, дочь моя? — спросил дукун.
— Он, мой отец, он. Наставления твои я исполнила в точности, и сначала все было хорошо. А теперь все хуже и хуже. Совсем сын перестал меня слушать. Закрыта для меня его душа, а для врага-искусителя — открыта.
— Я думаю, не позвать ли нам кого-нибудь из твоих предков, дочь моя, и не послушать ли его?
— Тебе виднее, отец.
Дукун принес кеменьян и зажег его. Кеменьян задымился тонкими струйками. Потом стали тесниться над чашей белые, пахнущие смолой клубы, они пухли и, редея, плыли к потолку. Дукун смежил веки и нараспев забормотал заклинания, вытянув перед собой руки, как слепец. Потом, все так же не открывая глаз, он протянул глухим голосом:
— Внучка моя! — И поманил Вубани пальцем.
Она села к нему поближе, ни жива ни мертва. Ее лицо, движения, поза — все выказывало смиренное почтение и благоговейный ужас.
— Какая беда с тобой стряслась, что ты осмелилась нарушить мой покой! — громовым голосом возопил дукун.
— Ясновидящий! — ответила Вубани, покорно склонив голову. — Внучка твоя хочет узнать, почему не исполняется ее самое заветное желание. Я прошу у тебя защиты и помощи, вырви моего сына, твоего правнука, из вражьих когтей. Ничего у меня самой не получилось. Все глубже и глубже засасывает его смрадное болото.
— Такова воля судьбы, внучка моя. Тебе предназначен трудный путь — путь терпения и скорби, и ты должна безропотно принять его.
У Вубани задрожали губы; хрипло, с трудом выговаривая слова, она спросила:
— Значит, сыну моему суждено быть несчастным?
— Счастье, несчастье — из этого состоит жизнь. Не убивайся, внучка. Смирись и терпи! Ибо терпение — это единственное, что может защитить человека от бед и напастей.
Вубани ничего больше не сказала. Воцарилось молчание. Дым от кеменьяна растаял. Дукун спросил своим обычным голосом:
— Ну, что он сказал тебе, дочь моя?
— Велел терпеть, потому что такая у меня судьба.
Дукун понимающе кивнул.
Вубани распрощалась и ушла, унося в своем сердце завет предков.