— Ты вовремя вернулась, дочка, — донесся до него ласковый голос Свамина. — Но что с тобой? Ты плачешь?
— Ведь мы… мы должны… — Вадела всхлипнула. Слезы мешали ей говорить.
— Не плачь, дитя мое. Мы должны уйти из этого дома.
— Но куда мы пойдем, папа?
— Я что-нибудь придумаю. Ну, иди, собирайся.
И в доме надолго воцарилась тишина. Потом Тамбера услышал, как Свамин сказал:
— Не поминай нас лихом, Вубани. Мы в большом долгу у тебя. Ты всегда была так добра к нам.
— Не за что меня благодарить, — тихо ответила мать.
— Помолись за нас.
— Я буду молиться. И ты молись за нас, брат. И пусть вам живется счастливо на новом месте.
Вадела с отцом спустились по лестнице и увидели Тамберу, который все не решался войти в дом.
— Мы уходим от вас, Тамбера, — сказал Свамин.
Мальчик ничего не ответил. Он не отрываясь смотрел на Ваделу. И в его глазах была такая любовь и тоска, что сердце девочки сжалось от боли.
— Не грусти, — ласково промолвил Свамин. — Ты еще увидишь свою сестренку, непременно увидишь.
Тамбера опустил голову.
— Я буду молиться, чтобы ты жил долго, долго, не зная бед и опасностей, — сказал Свамин и, взяв Ваделу за руку, зашагал с ней прочь от дома. А Тамбера все глядел им вслед, пока они не исчезли из виду. В последний момент Вадела обернулась, и губы ее произнесли его имя, но Тамбера даже не шевельнулся. Он словно оцепенел. И вот уже заросли кустарника скрыли Свамина с Ваделой. Тогда он нехотя поднялся в дом. Отец еще не остыл после ссоры, его лицо горело от негодования. Мать сидела согнувшись, спрятав лицо в ладони.
С первого взгляда никто не сказал бы, что Имбата и Вубани муж и жена. Можно было подумать, что это мать с сыном. Они были примерно в одних годах, но Имбата выглядел гораздо моложе своих тридцати пяти лет. Он был высок ростом, крепко сложен, черные, живые глаза всегда блестели — полная противоположность его преждевременно увядшей супруге: худой, изможденной женщине, с потухшими, всегда грустными глазами.
— Я очень рад, что он убрался отсюда со своими советами! — кричал Имбата. — Шурин всегда останется шурином. Дружбы от него не жди. А раз так, то незачем нам жить под одной крышей. Зато теперь уж никто не будет соваться в мои дела. — И, переведя дух, он продолжал: — А от всех этих премудростей, которые он узнал на Яве, все равно никакой пользы. Вздумал меня поучать! Да если делать, как он велит, то и помереть недолго. Никак он не может понять, что в наше время над нищим смеются, будь он семи пядей во лбу. Нет, уж я над собой не позволю смеяться. Лучше я посмеюсь над другими. Вот буду торговать с англичанином, разбогатею. А кто богат — тот может смеяться сколько душе угодно.